Господин Пруст

В последовавшие за его смертью недели у меня было только желание — уме­реть.

Мы оставались на улице Гамелен до апреля 1923 года, пока все не было при­ведено в порядок. Я подклеила последние листки к корректуре «Пленницы», как ве­лел г-н Пруст, и мы вместе с профессором разложили в нужной последовательности все остальное. Мало-помалу перевозили вещи. Профессор Робер Пруст, кроме про­чего, оставил себе и кровать брата, а я взяла ширму, стулья и пуфики, туалетный столик, а также три маленьких прикроватных столика; на одном из них лежало рос­кошное издание «Девушек в цвету». Г-н Пруст все собирался надписать его для меня:

—     Мне хочется, чтобы на вашем экземпляре была красивая надпись, Селеста.

Я подарила эту книгу Рейнальдо Ану, который очень сокрушался, что так и не получил ее от г-на Пруста.

И, наконец, надо было переселяться. Теперь и я узнала, что такое вырывание корней. По совету профессора Робеpa Пруста я поехала на курорт Баньонь де ль'Орн.

В 1924 году Одилон купил небольшой домик на улице Каннет в Париже, квартал Сен-Сюльпис. Наших накоплений оказалось недостаточно, и пришлось за­нимать. Я настолько привыкла к волшебному миру рядом с неповторимым челове­ком, что никак не могла приспособиться к обычной жизни. Даже распорядок дня представлял для меня трудности, и я чувствовала себя, как ночная птица, обреченная жить только при свете дня. Оставалось лишь погружаться в себя, в свои воспоми­нания о тех сказочных ночах.

Как и предсказывал г-н Пруст, ко мне приходило много людей. Многие писали письма. И, опять же по его предсказанию, я никому не отвечала. Но были и те, кто так и не появились. Гастон Галлимар написал мне весьма любезное письмо с уверениями, что ничего для меня не пожалеет. Он даже не прислал ни одной книги г-на Пруста.

Я все больше и больше замыкалась в своих воспоминаниях. От г-на Пруста у меня осталось несколько вещей, несколько книг, несколько фотографий, кое-какие бумаги. Часто он повторял: «Селеста, когда я умру, берите здесь все, что хотите. Это все ваше». Но мне и в голову не приходило дожить до его смерти, а тем более брать что-нибудь. На другой день после похорон ко мне на улицу Гамелен пришел про­фессор Робер Пруст. Он спросил, оставил ли его брат какой-либо относящийся ко мне документ.

—     Я готов исполнить его волю.

Я ответила, что мне об этом ничего не известно. Так оно и было — он умер, не позаботившись о завещании.

Профессор все-таки настаивал: может быть, я знаю, что г-н Пруст хотел сделать для меня?

—     Ничего, сударь, благодарю вас, мне ничего не нужно.

Банкир Орас Финали и г-жа Строе также справлялись, чем бы они могли помочь мне. Но и им я отвечала с глубокой благодарностью: «Ничем».

Прошли годы. Мы продали дом на улице Канетт. Умер Одилон. Несколько лет я занималась музеем Равеля в Монфор ль'Амори под Парижем. Ко мне приходили, и, надо признаться, я говорила посетителям музея больше о г-не Прусте, чем о Равеле.

У нас родилась дочь  Одиль. Это единственное существо  на свете,  для  которого, как и для г-на Пруста, я готова достать с неба даже луну.

Однажды она сильно заболела, да еще в то время, когда мы вместе с сестрой Мари строили небольшой домик, куда могли бы удалиться на покой. Мне пришлось продать много сувениров, оставшихся после г-на Пруста. Хоть я и не сомневаюсь, что он не стал бы упрекать меня за это, но все-таки мне было страшно тяжело расста­ваться с ними.

Сохранившийся в моем сердце его образ — это самое прекрасное из всех моих воспоминаний. Принц духа среди людей.

Он никогда не покидал меня. Всякий раз, если в жизни мне предстояло ка­кое-нибудь сложное дело, всегда находился почитатель г-на Пруста, который сгла­живал все трудности, — словно и с того света он продолжал оберегать меня. Точно так же, когда надо принять какое-нибудь жизненное решение, я нахожу для себя со­вет и облегчение в воспоминаниях о нем. Совсем недавно со мной случилась странная история. Еще на бульваре Османн как-то ночью г-н Пруст показывал мне вещи, которые я должна была положить в сувенирный ящик комода, в том числе прелестные коралловые серьги, принадле­жавшие его матери. Он сказал:

—     Пожалуй, они будут хороши для племянницы Сюзи. А вот еще моя булавка с опалом. Как жаль, что я раздавил ее, такой красивый камень... Хотите, я подарю ее вам?

Я сразу же вставила опал в кольцо, которое с тех пор не покидало моего пальца. Уже много позже я хотела подарить его дочери. Одиль побоялась потерять кольцо и, зная, как оно мне дорого, оставила у меня. Но все-таки камень где-то у меня выпал. В отчаянии я вспомнила старое средство моей матери: стала просить Святого Антония. Она уверяла меня, что это ей всегда помогало. Но бесполезно.

В тот же день Одиль принесла мне салат, и я его приготовила. Садимся все трое за стол — третьей была моя сестра Мари, которая жила вместе со мной. Едим салат. Вдруг Одиль испуганно замирает.

Я спрашиваю:

—     Что с тобой? Сломался зуб?

Это был опал г-на Пруста.

Я поняла, что и сам он тоже никогда не покидает меня.