Господин Пруст

Господин Пруст

Предисловие

Сразу после смерти Марселя Пруста, бывшего уже тогда, в 1922 году, знаменитостью, возник настоящий ажиотаж вокруг свидетельств и воспоминаний той, кого он называл не иначе как «дорогая моя Селеста». Многие знали, что только она, единственная прожившая рядом с ним день за днем восемь наиболее значительных лет его жизни, хранила в своей памяти самое главное о личности, прошлом, друзьях, влюбленностях, понимании мира и о творчестве этого гениального больного. Знали и то, что целыми часами каждую ночь — а ночи заменяли для этого человека день, и утро начиналось у него в четыре часа пополудни — Селеста Альбаре пользовалась исключитель­ной привилегией слушать и то, что приходило ему на память из прошлого, и сиюминутные впе­чатления, когда он приезжал из гостей; видеть его гримасы и слышать простодушный, как у ре­бенка, смех; и тут же он начинал говорить о какой-нибудь из глав своей книги. Никто, кроме нее, не видел его таким.

Селеста была в центре всего, и свидетельства ее самые важные. Тем не менее целых пятьдесят лет она не соглашалась нарушить молчание, говорила, что ее жизнь ушла вместе с Марселем Прустом. Как и он, затворившийся в своем творчестве, она хочет остаться наедине с воспоминаниями. Только там еще жив тот блистательный повелитель духа и чудовище тирании и добра, которого она «любила, терпела и которым наслаждалась». Пытаться передать все это, да еще, как ей казалось, неумело и неловко, значит совершить предательство.

И если в восемьдесят два года она передумала, то лишь потому, что увидела, как другие, не столь щепетильные, предают Марселя Пруста, не зная всего того, что было известно ей, давая волю избытку своего воображения, а, быть может, ради привлечения внимания к собственным мелким «интересным» гипотезам.

Пусть мне простят и мое собственное объяснение. Чтобы остаться честным перед самим собой, я должен сказать, что никогда не согласился бы стать эхом г-жи Альбаре, если бы уже через несколько бесед с нею — а они продолжались в течение пяти месяцев — не убедился в аб­солютной достоверности ее откровенных рассказов. Ведь эта книга неизбежно заденет многие устоявшиеся идеи и навряд ли обойдется без скрежета зубовного. Поэтому я хотел быть уве­ренным в том, что не впаду в иную разновидность предательства — как я однажды сказал гос­поже Альбаре, я не хочу создавать образ святого.