Господин штабс-капитан (СИ)

- Здесь, - Радзюкевич постучал карандашом по карте в том месте, где мне надлежало быть через восемь чесов, - у противника имеются склады, которые придутся нам как нельзя кстати! Пока ваша рота возьмет этот рубеж, взвод прапорщика Остроумова и рота подпоручика Иванова выйдут в тыл отступающим чехам и таким образом поддержат ваше наступление. Надеюсь, к утру следующего дня мы создадим предпосылки для наступления всего полка.

- Все понятно? – спросил в конце разговора капитан Радзюкевич.

- Так точно! – совсем не браво ответил я.

- Мне очень жаль, что Хитрова тяжело ранило. Но я, надеюсь, это не повлияет на боевой дух его взвода? Кто сейчас его замещает?

- Фельдфебель Марков…

- Станислав Максимович, бог даст все обойдется! Я ведь понимаю всю опасность вашего задания. Но у других подразделений тоже задачи не простые. Остается только надеется на русского солдата, да на Господа нашего…идите и берегите себя! – он перекрестил меня и я вышел из командирского блиндажа.

Наша линия окопов растянулась на несколько сот метров. Военные инженеры постарались на славу. Линия укреплений тянулась на несколько верст. Здесь были стрелковые окопы и для стрельбы с колена, и для стрельбы стоя, множество различных перекрытых ходов сообщения, с ячейками для стрельбы. У каждого подразделения были свои блиндажи и землянки. Созданные военными головами фортификационные сооружения позволяли довольно комфортно прожить в них и лето, и зиму. В землянках и блиндажах имелись печурки, так что мы устроились с комфортом, если так можно сказать.

Во взводном блиндаже меня встретил стойкий запах портянок, сухих веток березы и прапорщик Тимофеев, который, заметив мое возвращение от командира, поднялся с нижнего ряда нар.

- Ну, что там, Станислав Максимович? – предчувствуя не ладное, нахмурился он.

- Через семь часов выступаем…

- Черт! Они что, с ума сошли что ли?! С кем и чем нам выступать?! С семью десятками солдат? Ведь нам никто не окажет поддержку! Румыны?! Те что стоят с правого фланга? Так они обосрались еще в сентябре!

- Прапорщик! Я попрошу Вас подбирать выражения!

- Простите, господин штабс-капитан…

- Я то же раздосадован, но ничего не поделаешь. Приказ командования.

Тимофеев вернулся на свое место. Оказалось, что он писал письмо домой, матери. Устроившись поудобнее на своем лежбище, прапорщик продолжил писать. Вспышка гнева прошла так же быстро, как и появилась. Он вообще зарекомендовал себя человеком вспыльчивым, но быстро отходящим. Как он сам говорил, этому его научила военная жизнь.

- А, что, господин штабс-капитан, писать матери, что это мое последнее письмо? – спросил он спокойно, так, словно речь шла не о предстоящем бое, а об увеселительной поездке на речку.

- Не знаю, не знаю…

- Ну, тогда и писать не буду. Пусть надеется… - он отложил в сторону химический карандаш, совсем сточенный, весь исслюнявленный, измятый листок бумаги, потом долго и пронзительно посмотрел на тлеющие угли, грустно розовеющие в железной бочке-печке. – Вот сидим сейчас мы с вами живые и невредимые, а через несколько часов уж никто не знает, будем ли мы живы или будем лежать на холодной земле, и мокрый снег не будет даже таять под нашими телами, а душа тем временем предстанет перед Господом…

- Вы один в семье? – спросил я, не найдя ничего более подходящего для поддержания разговора.

- Нет, нас двое братьев и одна сестра. Брата убили еще в четырнадцатом, сестра осталась с матерью, ей всего-то пятнадцать, отца я не помню.

- А вам сколько?

- Двадцать осемь… я средний в семье. Брату было тридцать.

Я молчал, не зная, что еще сказать. Да и не очень-то хотелось говорить. Его слова навеяли на меня какую-то грусть. Не страх, не ужас, а именно грусть. Я живо представил то, о чем он говорил. Конечно, я уже не был зеленым офицером, впервые получившим сложное и опасное задание. Этот военный год научил меня не вдаваться в панику, не думать накануне боя о том, что может произойти. Кроме того, я был обстрелян и получил какой-никакой боевой опыт. Как там у нас пословица – «за одного битого двух не битых дают»?! Так, кажется? Так вот, я был уже довольно битым командиром. Но отчего-то слова прапорщика закрались мне в душу. Плохой признак!

- Ну, значит, будете жить долго! – сказал я, лишь бы что-то сказать.

- Спасибо, это обнадеживает… - усмехнулся Тимофеев.

- Нет, поверьте. Вы с какого времени на фронте?

- Так, месяц уже…