Господин следователь 3

— Люди-то говорят, что хозяйка с мужем, да с работником, по ночам на большую дорогу выходили. А люди зря говорить не станут. Сколько они ограбили — один господь ведает. Все награбленное — и деньги, и сокровища, в землю прятали. А вас они за нос водили, нарочно не те места указывали. Кто же станет клад далеко от дома прятать?

— И где они спрятали?

— О, господин следователь, так я вам и скажу! — засмеялась Ираида. — Ищут уже, братья Суздалевы весь огород у гостиницы перекопали.

— Так зима же? — удивился я. — Хотя бы весны дождались, как земля прогреется, тогда бы и копали.

— По весне-то все копать пойдут, чего ждать? — хмыкнула Марья Ивановна.

— Уже нашли чего-нибудь?

— Пока нет, но ищут.

— А почему в огороде? — хмыкнул я. — Не под амбарами, не под конюшней?

— Там тоже ищут. Под амбаром Федотов копает, под конюшней — Щеголевы. Они поначалу-то все подрались, потом жребий бросили — разыграли, кому где копать.

— В гостинице городовой поставлен, чтобы охранять. Он-то куда смотрит? — недоумевал я.

Ну да, там же Смирнов стоит. Его территория.

— Городовой-то тоже клад ищет. Но он самый хитрый — в самой гостинице ищет, никого не пускает.

Ё-моё! Череповецкий городовой!

Глава двенадцатая Эти разные женщины

Проснулся, напился чаю с остатками матушкиных яств. Заутреню, разумеется, проспал. Понятно, понадеялся на будильник, а часы завести забыл. Заболтался вчера с бабульками.

Решил, что начну сейчас мыть посуду, делать уборку, а вместо этого отправился на службу. Праздники закончились, у меня еще пара отпускных дней, но что дома-то делать?

Пошел докладывать Председателю суда о своем прибытии, поздравил Николая Викентьевича со всеми минувшими праздниками. Думал, что на этом официальная часть закончена, сейчас отправлюсь в полицию, потом загляну в гимназию. Занятия, как успел выяснить, начались, значит, Леночка, с началом большой перемены, наверняка станет посматривать из оконца. Надеюсь, за две с небольшим недели не успела меня разлюбить?

— Иван Александрович, есть одно дело, — сказал Лентовский. — Я бы сказал — очень странное и, надо сказать, деликатное.

Украдкой кинув взгляд на часы — пока успеваю, изобразил полное внимание.

— Ко мне за помощью обратилась Любовь Кирилловна Зуева. Не слышали?

Пожал плечами. Мне это имя ни о чем не говорило.

— Да, разумеется, вы ее не знаете, да и я познакомился только позавчера. Любовь Кирилловна была гувернанткой у Ильи Николаевича Сомова — младшего сына нашего предводителя дворянства. С ее слов — три года служила верой и правдой, учила мальчика арифметике, русскому языку, готовила его к гимназии, а на Рождество ее обвинили в краже и выгнали из дома. Разумеется, никаких рекомендаций не дали. Мадмуазель Зуева требует, чтобы Окружной суд доказал ее невиновность. И она подала официальную жалобу.

Лентовский достал из бювара бумагу — уже с печатью канцелярии, номером регистрации, протянул мне.

Да, официальная жалоба. Зуева Любовь Кирилловна, двадцати семи лет, дворянка, православного вероисповедания, просит разобраться в том, что ее облыжно обвинили в совершении кражи — золотого кольца. Это кольцо, якобы, найдено под ее постелью. Но она ничего не крала, уверена, что кольцо подкинули. Если г-н Сомов считает, что она виновна — пусть привлечет к суду. Но так как она невиновна, то Сомов обязан принести ей свои извинения, выдать жалованье за последние два месяца и дать положительные рекомендации, потому что за три года службы нареканий на нее не было.

— А разве Зуева не должна попросту обратиться в гражданский суд, написать иск, о защите своей чести и достоинства? — беспомощно спросил я, не слишком-то уверенный — а есть ли такая статья в Уголовном уложении империи? Если и есть, то как она сформулирована? Я же не присяжный поверенный, чтобы такие тонкости знать. И у самого пока руки не доходили изучить. Но отчего-то казалось, что в моем мире таким делом не стала бы заниматься ни полиция, ни прокуратура. В лучшем случае написали бы отказной материал.

— Да какой иск? — хмыкнул Лентовский. — Сомов не обращался в полицию, не подавал официальной жалобы на свою гувернантку. То есть — он ее ни в чем не обвинял. Чисто формально придраться не к чему. За клевету можно привлечь к ответственности, если клевета высказана публично, или напечатана в газете. Но даже в этом случае доказывать бывает очень сложно. А Николай Сергеевич публично никого не оскорблял, все решил по-домашнему. Если он и сказал что-то неприятное, то без свидетелей. Выгнал Любовь Кирилловну, вот и все. Очень обидно, а кроме того, без рекомендаций с прежнего места службы, гувернантку больше никто не возьмет.

В гувернантки дворянки идут от большой нужды. Жить в чужом доме, учить уму-разуму хозяйского ребенка — это хуже, чем работать земской учительницей. Хотя, кто его знает? Бывают такие гувернантки, что всем довольны, семьи разбивают, за хозяев замуж выходят.

— М-да, любопытный случай, — протянул я. — Но пока понять не могу — является ли это делом судебного следователя?