Господин Великий Новгород. Державный Плотник

Ромодановский глянул на иконника такими глазами, которых в Преображенском приказе никто не выдерживал. Иконник Ивашка выдержал.

– И слышал от Гришки воровские его на великого государя с поношением хульные слова?

– Слышал, – не запирался допрашиваемый.

Ромодановского поразила смелость иконописного лица.

– И воровские его, Гришкины, тетрати чел?

– Чел.

– И усмотря в воровских его тетратех государю многие укорительные слова, государю и святейшему патриарху не известил?

– Точно, не известил.

Князь-кесарь начал терять терпение.

– И ты его, Гришку, поймав, ко мне не привел по «слову и делу».

– Не привел… И то я учинил для того, чтоб он, Григорий, от меня не заплакал, и в том я перед государем виноват.

Ромодановский порывисто встал.

– С ним, я вижу, всухомятку негоже разговаривать, – обратился он к сидевшему за одним с ним столом Никите Зотову.

– Что ж, можно и маслицем сухомятку сдобрить, – улыбнулся циник Зотов.

– Все записал? – спросил князь-кесарь приказного.

– Все до единой литеры, – отвечал приказный, кладя перо за ухо.

– В исповедальню! – кивнул Ромодановский приставам на свою жертву.

Иконника увели в застенок.

– Подвесить, – сказал князь-кесарь, входя в свой «рабочий кабинет».

Заплечные мастера тотчас подняли несчастного на дыбу. Тот молчал. Палачи подтянули еще свою жертву. Руки несчастного сразу были вывихнуты из суставов, и хилое тело его опустилось.

– Винишься в своих воровских помыслах? – спросил Ромодановский.

– Не винюсь. Оный Григорий дал мне те написанные столбцы о пришествии в мир антихриста и о летах от создания мира до скончания света для ведомства ради того, что «любы Божия всему веру емлет», и он, Григорий, в тех письмах писал все правду от книг Божественного Писания и не своим вымыслом, а от которых книг, и то в тех письмах написано именно.

Ромодановский презрительно пожал плечами.

– Вишь, богослов какой выискался! И про великого государя в тех книгах Божественного Писания сказано именно?

– Сказано, точно.

– Так и сказано, государь-де, царь Петр Алексеевич всея Русии?

– Нет, сказано не так, а сказано: восьмой царь и будет антихрист, а он и есть восьмой царь.

– Ну, придется, видно, «коптить» тебя.

– Ради мученического венца и «копчение» претерплю – Христос и не то терпел.

– Добро-ста, приравнивай себя ко Христу, – пробормотал князь-кесарь.

Далее в «розыскном деле» Преображенского приказа по делу Талицкого в «расспросных речах» записано:

«Он же, Ивашка-иконник, в расспросе и с третьей пытки говорил: кроме-де Гришки Талицкого и пономаря Артемошки Иванова иных единомышленников никого нет, и тех писем, которые у него взяты, никому он не показывал и на список за деньги и без денег никому он не давал и у иных ни у кого в доме таких писем не видывал».

Привели в застенок пономаря Артемошку. Снова в ход пошли кнут и дыба…

И приказный строчит в «расспросных речах»:

«Артемошка в расспросе и с пыток говорил:

– Про письма, которые взяты у Ивашки Савина, я ведал и в совете с Гришкою и с Ивашкою Савиным был, и разговоры у нас об антихристе бывали.

После третьей пытки пономарь Артемошка молвил:

– Он, Гришка, со мною, Артемошкою, и с Ивашком-иконником бывал у тамбовского архиепискупа (иногда он записан «епископом»), и Гришка ему, архиепискупу, книги писал, и как он, Гришка, ту книгу об антихристе к нему, архиепискупу, принес, а архиепискуп, приняв ту книгу, говорил: «Бог-де весть, правда ль то письмо».

Мало трех пыток! Повели к четвертой…

Записано:

«Артемошка с четвертой пытки говорил:

– В тех воровских письмах советников нас было трое: Гришка Талицкой, я, Артемошка и Ивашка-иконник, и те письма толковали мы вместе, а пуще у нас в том деле, в толковании, был Гришка Талицкой, и я, по тем его словам, в том ему верю…»

– Веришь! – даже вскрикнул Ромодановский. – Веришь, что великий государь, царь Петр Алексеевич всея Русии антихрист! Веришь!

– Верю: антихрист.

Ромодановский вышел из застенка в приказ, просмотрел допросы других привлеченных к делу и снова вернулся в застенок.

Пытаемый продолжал висеть на дыбе с вывихнутыми руками.

– Кто был твоим духовным отцом? – спросил князь-кесарь.

– Варламьевской церкви поп Лука, – был ответ.

– И он ведал про твое воровство?

– Ведал… на духу я ему про антихриста исповедовал.

– И что же он?

– Он сказал: времена-де и лета положил Бог своею властию и тебе-де и Гришке про те лета почему знать?

– А ты ему что ж на то?

– Времена и лета, говорю, исчислены в книгах.

– В каких?

– В Апокалипсисе, у Ефрема Сирина, и Талицкий все сие на свет вывел.

12

В дело об антихристе, кроме тамбовского архиепископа (или епископа) Игнатия, была замешана еще одна видная, по своему общественному положению, родовитая личность.

Это «боярин, князь Иван, княж Иванов сын, Хованской», как он записан в деле об антихристе.

Князь Иван Хованский, знаменитый «Тараруй», кровавым метеором пронесся над Москвою во время малолетства будущего творца новой России, стоя во главе стрелецких смут. Стрельцы намеревались даже возвести его на престол!