Господин Ветер

Он лег, и Настя погладила его, утопая ладошкой в шерсти.

— В его роду точно были персы.

И ты снова увидел веер цветных искр, летящий от ее руки. Ты поймал одну, и попытался уцепиться, уйти в то пространство, откуда они исходят, пространство, находящееся далеко за пределами это мира.

Чудесное путешествие тогда только начиналось, но через день его перебила какая-то суета, и все вокруг словно посходили с ума, остались не люди, обрывки фраз, и ты понял, надо уезжать отсюда, ехать и ехать, и на последние деньги взял билет. Ты едешь до сих пор, и уже никакая кислота не нужна».

— Крис, очнись. Что с тобой? О чем ты думаешь?

— О том, что мне не нужна кислота. Как, впрочем, и трава…

Наконец, они миновали последние строения и вышли в степь. Ровное темное тело земли и дорога — серая полоса, упирающаяся в еле видимую линию горизонта. Проходящие по трассе машины обдавали фигуры путников светом и ветром, и хотя Крис еще задолго до приближения автомобиля начинал подпрыгивать и даже размахивать фонариком, никто не останавливался.

— Без мазы, — сказала Галка, — Пойдем спать. Заодно и арбуз схаваем.

Они долго продирались сквозь окаймляющий дорогу невысокий кустарник, затем долго искали ровное неколючее место, чтобы расстелить полиэтилен, затем Галка светила фонарем, а Крис разбирал рюкзак, затем они зажигали и устанавливали на камень свечу, затем, наконец, сели рядом друг с другом, и Крис принялся разделывать арбуз.

— Смотри, — сказала Галка, — свеча горит, а ни одного мотылька.

— Осень уже. Летают только листья.

«Да здесь и этих нет», — отметил он про себя.

— Спелый какой. При свече совсем черный. — Галка взяла двумя пальцами ломтик.

— Арбузы хорошо есть по другому. Так, чтобы всей рожей вгрызаться в красную мякоть, ам-ням. — Крис попытался изобразить, как он это делал бы. — Но главное в этом — другая обстановка: жарища, голые мужики, гора арбузов, сладкий сок, текущий по волосатой груди. А ты, — теперь выражение его лица стало пародийно-брезгливым, — пальчиками, аккуратненько, словно какой-нибудь аристократ: «хрум-хрум».

Крис вспомнил, как он сидел на хвосте у каких-то астраханских студентов и те бросали арбузы в реку, чтобы проверить на спелость — незрелые были тяжелее и глубже уходили под воду.

На смену этим воспоминаниям пришла Бухара, городской парк и, неподалеку от усыпальницы Самонидов, чайхана, где всегда тень, неторопливый разговор, и плов, — Крис проводил там каждый день и на вторую неделю уже знал всех завсегдатаев.

Однажды в чайхану зашел человек с длинным лицом и густыми бровями, узбек, совершенно непохожий на узбека, он принес хозяину арбузы, и с одним из них подсел к достархану Криса.

— Для гостя, — пояснил он, — лучший.

Он сжал арбуз с двух сторон ладонями и сделал еле заметное движение. Зеленая корка хрустнула и когда незнакомец разъединил ладони — в одной руке оказалась полупустая чаша, а в другой — такая же чаша с горой ярко-красной мякоти. Он отложил полупустую половину на достархан, вырывал освободившейся рукой красную сердцевину и протянул Крису — на, ешь, красное сердце в черной руке. Крис переместил воспоминание: такой же хороший день, и тот же достархан, только теперь напротив сидел местный священник: седая длинная борода, чалма на голове, очки в позолоченной оправе…