Господство

— Что? — Пенелопа в шоке подняла глаза, переводя взгляд с одной матери на другую. Они приветливо ей улыбались, но было ясно, что все это абсолютно серьезно. Девушка чувствовала себя смущенной, растерянной, сбитой с толку одновременно. Она ничего не могла понять, не знала, что сказать и как реагировать.

Мать Дженин усмехнулась.

— А ты когда-нибудь размышляла о том, что у него там штанах? Какой у него… — И тут она произнесла это слово, которым обычно обозначают это самое — то, что в штанах. Очень грубое слово.

Пенелопа смотрела на нее во все глаза. Она никогда не слыхала ни от одной из матерей никаких грубых слов, кроме разве что «черт побери» или «проклятие», да и то изредка и случайно, поэтому это низкое слово звучало сейчас особенно неприлично.

— А он у него огромный. Очень приятный и длинный.

— По-моему, уже достаточно, — твердо произнесла мать Марго.

Пенелопа обвела взглядом всех матерей. Она ожидала, что те возмутятся, но ничего подобного. Они сидели совершенно спокойно, с таким видом, как будто такие разговоры случаются каждый день.

Что же здесь происходит?

— Самое главное, не применяйте никаких контрацептивов, — ласково произнесла мать Фелиция.

Мать Марго и мать Шейла согласно кивнули.

Мать Марго улыбнулась.

— Приглашай его сюда, не стесняйся. Мы хотим, чтобы ты позвала его завтра на ужин. У нас еще не было возможности по-настоящему с ним познакомиться.

Смущенная Пенелопа переводила взгляд с одной матери на другую. В какой-то момент ей показалось, что они все сошли с ума, но уже в следующий миг они вели себя так, как обычные заботливые родители.

— Это будет проверка или тест?

— Тест? — Мать Марго рассмеялась. — Господи, конечно, нет. Мы не хотим оказывать на тебя никакого давления. Тебе прекрасно известно, что мы воспитывали тебя в атмосфере полного доверия и открытости, поэтому единственное наше желание — это определить позиции с самого начала. Я уверена, что ты согласишься с тем фактом, что знание реальной ситуации предпочтительнее, чем всевозможные хитрости, уловки, словом, всякое вранье, которое практикуется в большинстве семей. Ты молодая девушка, перед тобой выбор, который делают большинство твоих ровесниц. Мы просто ставим все на свое место.

— А он у него огромный, — усмехнулась мать Дженин. — Этот его… — И она опять произнесла это слово.

— Дженин! — Мать Марго бросила на нее испепеляющий взгляд, который стер у той с лица улыбку, и снова повернулась к Пенелопе. — Так ты пригласишь его на ужин?

Пенелопа кивнула, слишком ошеломленная, чтобы что-то осознавать.

— Я приглашу его. Только не знаю, а вдруг он откажется?

— Он не откажется.

Некоторое время матери молчали, переглядываясь.

Пенелопа встала.

— Это все?

— Да. Ты можешь отправляться в постель.

Пенелопа покинула комнату и начала подниматься по лестнице. На половине пути она услышала смех матери Дженин, даже не смех, а какое-то странное хихиканье. Через секунду они захохотали все. Истерически.

Даже мать Фелиция.

Глава 24

Когда Хортон добрался домой, его встретила почти кромешная тьма. Лампочка над входной дверью, соединенная с таймером, очевидно, перегорела. Он остановился на неосвещенном крыльце, на ощупь нашел нужный ключ, висевший рядом с массивной болванкой, на которой болтался давно ненужный ключ от дома любовницы. Хортон открыл дверь, автоматически щелкнув при входе выключателем.

Дом весь пропах затхлостью, пылью, грязным бельем и вчерашней едой. По темному ворсистому ковру он прошел в гостиную. Даже при включенном свете в комнате царил полумрак. В углах прятались какие-то желтоватые тени. Гостиная упорно сопротивлялась всем попыткам ее развеселить. «Все выглядит так, как и подобает», — подумал он. Дом холостяка. Он был обставлен еще его бывшей женой. Ничего не изменилось с тех пор, ничего не обновлено, не освежено. Здесь витал дух одинокого мужчины. Круглый кофейный столик, с въевшимися следами тарелок и чашек, был весь заставлен. Рядом со стопкой вчерашних и позавчерашних газет, кучей нераспечатанных рекламных конвертов и прочих бумаг на нем были разбросаны так и не убранные со вчерашнего вечера банки из-под пива и пустой пакет от картофельных чипсов. Вчера он сменил носки, а старые, скомканные, валялись у дивана.

Тишина в доме нарушалась лишь приглушенным жужжанием электронных часов, стоявших на полке для разного рода безделушек над стереопроигрывателем. Там тоже все было разбросано в беспорядке. Он поспешно включил телевизор, радуясь звукам внешнего мира, которые ворвались в гостиную. Его взгляд упал на семейную фотографию в рамке на телевизоре, и он, как всегда, пробежал по ней отсутствующим взглядом.

Дэвид прошел на кухню. Вынул из морозилки буррито и сунул в микроволновую печь, машинально сорвав перед этим пластиковую обертку. Затем достал пиво. Порой потребность в пище и сне его тяготила. Порой он мечтал иметь возможность работать без остановки. Свою работу он ненавидел, но, по правде говоря, вечерний досуг — еще больше. В конце концов на службе его сознание было занято — кроме своей неустроенной жизни, приходилось думать о чем-то еще.