Госпожа

Панель с тихим шипением отъехала в сторону, и я увидела стальной контейнер, напоминавший гигантскую старомодную стойку для компакт-дисков. Мадам нажимала на кнопки, перелистывая рисунки — настоящее колесо обозрения рисунков углем и аквафортов, каждый из которых сам по себе являлся шедевром.

Мое приподнятое настроение внезапно улетучилось, и сладость встречи с прекрасным уступила место горечи мартини с икрой. Я была готова взять на себя ответственность и даже испытывала радостное возбуждение перед сложной задачей, но это просто невозможно. Слишком много, слишком хорошо, чтобы быть правдой! Мне нужна команда ассистентов, лестницы, перчатки и еще бог знает какое оборудование. Я бы не осмелилась и пальцем прикоснуться к этим картинам, а уж тем более оценивать их. На что рассчитывал Ермолов? Как владельцу такой коллекции вообще могло прийти в голову воспользоваться услугами частного, никому не известного галерейщика для оценки работ, чья красота внезапно показалась мне насмешкой?

Мадам чинно уселась на диван, скривив накрашенные губы в напряженной, выжидающей усмешке. Будь бесстрашной, Джудит!

— Я так поняла, это работы эпохи Возрождения? — с трудом выдавила я.

— Разумеется. Сюда, пожалуйста!

Я пошла за ней по галерее, повесив голову. Дальняя стена была пустой, что только подчеркивало роскошь прочих сокровищ. Мадам приложила ладонь к скрытой панели, крошечная дверца отъехала в сторону, как будто открывая нам проход в келью средневекового монаха. Зайдя внутрь, я не смогла скрыть удивления: комнатка была точной копией знаменитой studiolo герцога Урбино, полностью обшита панелями с затейливой инкрустацией из разных сортов дерева, где образы тромплей переплетались с портретами известных классических философов эпохи Возрождения. У меня глаза разбегались от всего этого блеска и великолепия. И тут я заметила совсем близко, всего лишь на расстоянии вытянутой руки, два медальона, два сияющих лица, два изящных подбородка, две пары внимательных серых глаз, две светловолосые головы, покрытые тончайшей вуалью, которая, казалось, вот-вот начнет развеваться на ветру. «Благовещение» и «Мадонна с Младенцем»! Они и правда здесь! Картины, которые я проходила в университете, но никогда не видела, мало того — их вряд ли вообще видел кто-либо из ныне живущих! Боттичелли Джеймсона! Теперь я начала понимать, к чему клонит Ермолов.

— Это Боттичелли Джеймсона? Подлинники? — с нескрываемым благоговением в голосе прошептала я.

— Именно так, — отозвалась мадам.

Кажется, она начала потихоньку оттаивать, возможно, мне не стоило судить о ней по первому впечатлению. От такого зрелища не потерял бы дар речи только полный дурак. Я с трудом держалась на ногах. Третья картина, висевшая перед нами, была прикрыта тяжелым бархатным занавесом зеленого цвета. С замирающим сердцем я отдернула занавес и ахнула.