Госпожа Бовари

Был дом в деревне, за окном которого еще чаще вырисовывался облик его владельца; в воскресенье, с утра до ночи, и каждый день после обеда, в ясную погоду, в слуховом окошке чердака можно было наблюдать худощавый профиль Бинэ, склоненного над токарным станком, чье однообразное жужжанье слышно было даже в гостинице «Золотой Лев».

Раз вечером, придя домой, Леон нашел у себя в комнате ковер из шерсти и бархата, с листьями на палевом фоне; он позвал господина и госпожу Гомэ, Жюстена, детей, кухарку и рассказал об этом патрону; все желали увидеть ковер: но почему докторша вздумала задаривать молодого человека? Это показалось странным, и все про себя решили, что она его любовница.

Он сам подавал повод к этим подозрениям — так любил он распространяться об ее прелестях, об ее уме. Однажды Бинэ даже грубо заметил ему:

— Мне-то какое до этого дело, коли я к ней не вхож?

Он мучился, придумывая, каким бы способом сделать ей признание, и постоянно колеблясь между боязнью не понравиться ей и стыдом перед собой за свое малодушие, плакал от отчаяния и неудовлетворенных желаний. Затем принимал энергические решения, писал письма и рвал их, ставил себе сроки и сам же их отодвигал. Часто он шел к ней с твердым намерением отважиться на все; но это решение быстро покидало его в присутствии Эммы, и когда Шарль, войдя, предлагал ему проехаться в тележке, чтобы вместе навестить по соседству больного, он тотчас же соглашался, откланивался Эмме и уходил. Разве муж ее не был частицею ее самой?

Эмма же вовсе не спрашивала себя, любит ли она его, Любовь, по ее понятию, должна была налететь внезапно, порывом вихря и вспышками молний, подобная небесному урагану, падающему на жизнь, опрокидывающему все, срывающему волю людей, как буря срывает листья деревьев, и уносящему в бездну сердца. Она не знала, что на террасах домов дождевая вода застаивается лужами, когда закупорены водосточные трубы; так и оставалась бы она в невозмутимом покое, когда бы не оказалась вдруг — трещина в стене.

Глава V

Случилось это в одно воскресенье, в феврале месяце, к вечеру, когда шел снег.

Чета Бовари, Гомэ и господин Леон отправились вместе осматривать строящуюся в полуверсте ниже Ионвиля льнопрядильню. Аптекарь взял с собою Наполеона и Аталию — для моциона; их сопровождал Жюстен с дождевыми зонтиками на плече.

Трудно было, однако, придумать что-нибудь менее любопытное, чем эта достопримечательность. Огромный пустырь, где среди куч песка и булыжника валялись несколько зубчатых колес, уже заржавленных, окружал длинное четырехугольное здание со множеством маленьких окошечек. Оно было недостроено, и между стропилами сквозило небо. Привязанный к перекладине кровли пук соломы с колосьями хлопал по ветру своими трехцветными лентами.

Гомэ разглагольствовал. Он разъяснял «почтенной компании» будущую важность предприятия, обсуждал прочность полов, толщину стен и очень сожалел, что у него нет палки с метрическими мерами, какою пользуется для своих частных надобностей господин Бинэ.

Эмма, шедшая с ним под руку слегка опираясь на него, смотрела на ослепительное пятно расплывающегося в тумане солнца. Она обернулась: рядом с нею стоял Шарль. Фуражка его была надвинута до бровей; толстые губы слегка вздрагивали, что придавало ему глупый вид; даже его спина, его спокойная спина, раздражала ее — вся пошлость его личности, казалось ей, была написана на этой спине, на этом сюртуке.

В то время как она глядела на Шарля, находя в своем раздражении какое-то извращенное сладострастие, к ней подошел Леон. От холода его лицо немного побледнело, казалось нежным и томным; широкий ворот рубашки обнажал часть шеи; из-под пряди волос был виден кончик уха; а большие голубые глаза, поднятые к облакам, показались ей чище и прекраснее горных озер, отражающих небо.

— Несчастный! — вскричал аптекарь. И бросился к сыну, который только что устремился к куче извести, желая выбелить свою обувь.

На упреки, коими его осыпали, Наполеон отвечал ревом, меж тем как Жюстен чистил ему башмаки пучком соломы. Понадобился, однако, нож; Шарль предложил свой.

«Ах, — подумала Эмма, — он носит в кармане нож, как мужик!»

Падала изморозь, и все вернулись в Ионвиль.

Вечером госпожа Бовари не пошла к соседям; когда Шарль ушел и она осталась одна, ее мысль опять продолжала сопоставлять и сравнивать с отчетливостью почти непосредственного восприятия и с тем удлинением перспектив, какое сообщает предметам память. Вглядываясь с постели в яркое пламя камина, она видела перед собой Леона, как он стоял днем: одною рукой сгибал он тросточку, а другою держал за руку Аталию, спокойно сосавшую кусочек льда. Она находила его очаровательным, не могла оторваться от него; припоминала его позы в другие дни, сказанные им фразы, звук его голоса, все его явление; и повторяла, протягивая губы, словно для поцелуя:

— Прелестен! Очарователен!.. Неужели он не влюблен? — спрашивала она себя. — Но в кого же?.. Конечно в меня!