Не замечая того сам, в жару беседы, Леон поставил ногу на перекладину стула, на котором сидела госпожа Бовари. На ней был голубой шелковый галстучек, поддерживавший прямо, словно брыжи, плоеный батистовый воротничок; и, следуя движениям ее головы, подбородок то прятался в него, то нежно выступал наружу. Сидя рядом, друг подле друга, между тем как Шарль предавался непринужденной болтовне с аптекарем, они ушли в один из тех неясных разговоров, когда случайные фразы постоянно наталкивают собеседников на прочное средоточие общей симпатии. Парижские увеселения, заглавия романов, новые танцы, свет, которого они не знали, Тост, где она жила, Ионвиль, где оба находились в настоящую минуту, — все это было ими разобрано, обо всем было переговорено, пока длился обед.
Когда подали кофе, Фелисите пошла в новый дом приготовить спальню, и гости вскоре встали из-за стола. Госпожа Лефрансуа спала у камина; конюх поджидал с фонарем в руке, чтобы проводить господ Бовари в их помещение. Его рыжие волосы были вывалены в соломе; он хромал на левую ногу. В одной руке он держал фонарь, другою захватил дождевой зонтик священника, и все тронулись в путь.
Местечко спало. От столбов рынка ложились длинные тени. Земля была серая, словно в летнюю ночь.
Но дом лекаря находился всего в пятидесяти шагах от трактира; пришлось почти тотчас же распрощаться; общество рассеялось.
Уже в сенях Эмма почувствовала холод штукатурки, словно ей набросили на плечи сырую простыню. Стены были новые, деревянная лестница скрипела. В комнате бельэтажа окна без гардин пропускали беловатый свет. Различались верхушки деревьев, а за ними луг, наполовину подернутый туманом, клубившимся при лунном свете над извилинами реки. Среди комнаты валялись в беспорядке вынутые из комода ящики, бутылки, прутья для гардин, золоченые багеты вперемешку с матрасами, разложенными на стульях, и тазами, оставленными на полу, так как два ломовых извозчика, привезшие мебель, свалили все в кучу.
В четвертый раз в жизни приходилось ей спать на новом месте. В первый раз то было по ее поступлении в монастырь, во второй раз — по приезде в Тост, в третий — в замке Вобьессар, в четвертый — здесь; и каждая такая ночь была в ее жизни началом как бы новой фазы. Она не верила, чтобы на новом месте все могло продолжаться по-старому, и так как прожитая часть жизни была плоха, то остальная часть, думала она, наверное, окажется лучше.
Глава III
На другое утро, встав с постели, она увидела на площади клерка. Она была в пеньюаре. Он поднял голову и поклонился ей. Она быстро кивнула ему в ответ и закрыла окно.
Леон весь день ждал, когда же настанет час встречи, но, придя в гостиницу, застал за обеденным столом одного Бинэ.
Вчерашний обед был для него важным событием; до тех пор ему никогда не приходилось беседовать два часа подряд с дамой. Как удалось ему изложить перед нею в изысканных фразах столько вещей, которые прежде он, конечно, не сумел бы так изящно выразить? Обычно он был робок и держал себя с той осторожностью, к которой примешиваются одновременно застенчивость и притворство. Ионвильское общество находило, что у него хорошие манеры. Он выслушивал рассуждения зрелых людей и не увлекался, по-видимому, политикой — свойство изумительное в молодом человеке. К тому же обнаруживал разнообразные дарования: рисовал акварелью, умел разбирать ноты в верхнем ключе и охотно забавлялся литературой — после обеда, когда не играл в карты. Господин Гомэ уважал в нем образованность; госпожа Гомэ любила его за услужливость, так как он часто брал с собою в сад маленьких Гомэ, вечно грязных, дурно воспитанных и немного лимфатических, как их мать. За ребятишками ходил, кроме служанки, Жюстен, аптекарский ученик, троюродный брат господина Гомэ, взятый в дом из милости и совмещавший занятие аптекарского ученика с обязанностями домашнего слуги.
Аптекарь оказался образцовым по любезности соседом. Он сообщил госпоже Бовари сведения о поставщиках, вызвал нарочно торговца, продававшего ему сидр, сам отведал напиток и присмотрел в погребе за тем, чтобы бочку поставили как следует; указал способ доставать сливочное масло по дешевой цене и заключил условие с Лестибудуа, пономарем, который, в добавление к своим церковным и кладбищенским трудам, брал на себя и уход за главнейшими садами Ионвиля — по часам или за годовую плату, по желанию владельцев.
Но не одна потребность помочь ближнему побуждала аптекаря к этим проявлениям услужливой сердечности, за ними скрывался целый план.