Старик оборвал себя на полуслове и снова опустил глаза. Видимо, смотреть на Элинэю, которая пришла за правдой, было совсем невыносимо. Но ведунья не торопила его и терпеливо дожидалась продолжения его истории.
— Потом Мирра вспомнила про него.
— Про Кириана, — догадалась ведунья.
Ладан кивнул, вновь бросая тревожный взгляд за окно.
— Мы в Медунцах все зовем его так. Кириан. Но вряд ли у него одно имя. Видишь ли, он не просто сирота… ребенок… он все те дети, которые так и не выросли… которых мы схоронили в реке.
Шокированная такой правдой Элинэя не сразу нашлась с ответом.
— Ты может задавалась вопросом, почему в Медунцах нет кладбища.
— Оно есть. Но в лесу, — едва слышно вымолвила догадывающаяся о причинах Элинэя.
Ладан кивнул.
— Да, в лесу. Это чтобы приезжие не заметили того, что похоронены там одни старики да люди в годах. А совсем юных нет.
Элинэя еще не до конца пришедшая в себя от услышанного, подошла к столу и медленно опустилась на пустующий стул. Она глядела на старика и не узнавала больше. От него как будто осталась одна лишь тень.
— Тех детишек, которые никогда не повзрослеют, у нас в деревне отдают не земле, а Медовой. Так принято. Они все схоронены на ее дне.
Элинэе сразу же вспомнились слова Кириана про мать.
— Он ведь не нечисть и не дух, — поняла она наконец.
Ладан усмехнулся:
— Он дитя Медовой. Он — то, что дала тоскующим родителям река, ответившая на скорбь и боль от утрат.
— Кириан говорил моя мать и кормилица, — повторила слова мальчишки Элинэя.
— Да, Медовая мать, что породила его и оставила ему память тех детей.
— В нем живет чужая память?
— Он помнит все, что помнили и наши дети. Когда Мирра приходит на берег реки, он зовет ее доброй тетей и просит, чтобы она принесла ему сладкого пирога с земляникой и деревянную игрушку от меня.
— Милостивые боги, — зашептала Элинэя, — выходит, он — это память ваших детей? — Она затрясла головой. С подобным ей и в самом деле еще не доводилось сталкиваться. Но пока что она не понимала другого: — Но, скажите, при чем здесь все эти уговоры у реки?
Старик горько усмехнулся.
— А Медовая ему еще и кормилица.
— Что это значит? — дрожащим голосом вымолвила ведунья.
Старик поднял голову. Сейчас при свете луны его глаза казались черными провалами, а лицо исказило гримасой душевных страданий, и оно стало напоминать безобразную безжизненную маску.
— Ты должна знать, девочка, никто из нас не хотел этого, — прошептал старик, — не такой ценой. Но не мы решали.
Он протер лицо трясущимися руками, будто сводил с себя наваждение. Постоял немного, помолчал, а после продолжил.
— Я никому не мог рассказать. Никто из нас не мог. Но теперь похоже время настало…
И он рассказал Элинэе всю правду о том, что происходило в их деревне. Правду о том, как много лет назад утонули в реке брат и сестра, Кирам и Ана, и горе их семьи было настолько велико, что спустя два дня старший брат вернулся живым. По крайней мере, так поначалу думали родители мальчика и остальные жители Медунцов. Только позже выяснилось, что темноволосый курчавый мальчишка не может покинуть берега реки. Он должен был оставаться близ Медовой. Там же, на берегу он и просил для себя игрушек и еды. Но на утро, как случалось всякий раз, уходил по разрушенному мосту и скрывался на противоположном берегу. А появлялся только под вечер, когда истосковавшиеся родители зажигали на берегу Медовой факелы. Там, близ этих факелов, он и находился всю ночь и просил кого-то из взрослых поиграть с ним в камушки, а взамен обещал, что река исполнит желание того человека.
— Если обыграть Кириана и попросить о желании у Медовой, — сказал Ладан, — то малец и дальше будет являться на берег реки.
Элинэя понимающе закивала.
— Медовая его кормилица, — произнесла она и сама испугалась того, как зловеще прозвучали ее слова, — исполняя желание, река, напитанная древней магией, взамен забирает жизнь того, кто просил об этом желании.
Элинэя зажмурилась.
— Кириан живет за счет жизней тех, кто просит о желании у Медовой.
— Все так, девочка, — подтвердил Ладан, — река губит, чтобы прокормить свое дитя.
— Но Кириан не дитя, — покачала головой ведунья, — он порождение магии и человеческой боли, что отнимает чужие жизни.
Ладан тяжело вздохнул.
— Я понимаю это. Понимают и остальные. Да только пойди переубеди наших женщин, что так неправильно. Они всё готовы стерпеть, лишь бы обмануться при виде мальца и услышать те же слова, что когда-то слышали и от своих детей. Они ведь уверены, что в нем живут их души.
— Вам, наверное, будет очень трудно принять это, — прямо сказала Элинэя, не желая больше слушать никаких оправданий, — но дольше нельзя дозволять Кириану питаться чужими жизнями.
Ладан согласился с Элинэей. Нельзя было и дальше позволять вершиться черной магии и губить невинные жизни. Похоже, совесть не давала ему покоя все эти годы, что он хранил страшную тайну, а потому согласился помочь Элинэе избавить Медунцы от Кириана.
— Но не следует с этим тянуть, — обдумав еще раз, сказал старик, — станем дожидаться утра, не успеем исполнить задуманное.