— Знаю, чего стою.
Горячее дыхание обжигало кожу, подсказывая, что слабой защиты пледа на мне уже нет. Только трусики, которые я успела натянуть на себя в приступе паники, все равно не имеющие смысла, и быстро скользнувшие кружевными краями по разгоряченной коже.
— Даже с бодуна сладкая, — хрипло прошептал он, спускаясь губами все ниже и ниже, рисуя кончиком языка полосы на моих ребрах и оставляя горячие отметины поцелуев. — Сладкая мышка.
— Вдруг… кто-то проснется? — в полубреду размякшего состояния спросила я.
Волна ответного желания накатила слишком быстро. Стоило только перестать паниковать из-за прогула, узнать, что Алмазовы тоже здесь и еще спят, как контроль и замкнутость спали к ногам шелковым полотном.
Я не могу ему сопротивляться. Откровенно говоря, не хочется. Пусть его, конечно, временами заносит с этими «серьезными отношениями», но мне комфортно с этим мужчиной, тянет к нему, утаскивает под бездну его ладоней. Там, на самом дне, меня ждет оглушительный оргазм, это уже доказано опытным путем, поэтому какой смысл сопротивляться? Особенно если я сама хочу и ватное тело уже приветственно решило развести ноги в стороны.
Он такой манящий, притягательный, что сердечко рядом начинает стучать с удвоенной скоростью, трепетно и доверчиво. Обалденный мужик во всех отношениях; жаль, что эта сказка когда-нибудь закончится. Главное, что не сейчас.
— Кир?
— Ммм?
— Снеговика пойдем лепить?
— Что?
Задрав голову от удивления, увидела ехидную улыбку на мужских губах, которые тут же распахнулись и чувственно прижались к самой чувствительной точке на женском теле, заставляя откинуть голову обратно в постель и пьяно прошептать:
— Дааа…
— Всегда бы так, — хмык, и новое движение языком выкручивает наизнанку, подбрасывая меня грудью к потолку. — Почаще соглашайся, мышка.
— Без проблем, — растерянно пообещала я и вздрогнула от жалобного звука за дверью спальни.
— У нас, кажется, гости, — прекращая свою экзекуцию, Михаил проигнорировал мой разочарованный стон и поднялся на ноги. — Впустить?
— Я сама! — подпрыгнув с постели, схватила первое, что попалось под руку, и натянула на голое тело, с несвойственным себе удовлетворением понимая, что футболка Михаила почти полностью закрывает голые колени.
Глава 40
Огромная туша Марса влетела в спальню кометой, сразу же запрыгивая на кровать и игриво пританцовывая массивными лапами. Мощный немецкий дог с характером любвеобильного тапочка радостно гавкнул, махая хвостом.
— Марсик!
Чмокнув пса в мокрый нос, потрепала его за ухом, замечая, с каким странным выражением лица на меня смотрит Михаил.
— Что?
— Он больше чем ты.
— Он большой мальчик. Правда? Ты большой мальчик?
Марс вновь гавкнул, словно соглашаясь с моими словами, и спрыгнул на пол. Начал выписывать вокруг меня круги, внимательно разглядывая Мишу, словно проверял — можно ли его подпускать.
— Ревнует?
— Немного. Он не любит мужчин, только папу, — согласилась я. — Но ты не бойся, он добрый. Привыкнет.
— Да, уж хотелось бы, чтобы он ко мне привык. Это в моих интересах.
Не успев спросить, почему именно, обернулась к двери, услышав шарканье тапочек.
— Проснулись, дети? — бабуля Алмазова смущенно заглянула в комнату, щуря глаза. Опять очки потеряла. — Спускайтесь, будем завтракать. Лариса уже блинчиков напекла.
— Ммм, блинчики, — мечтательно протянул мужчина, широким шагам приближаясь к бабуле, — тысячу лет блинчики не ел.
— Лариса по своему рецепту делает, пышные, мягкие! Ты просто обязан попробовать! — рекламировала она и смотрела на него влюбленным взглядом, прижимая морщинистые ладошки к груди. — Пойдем, мой хороший, я из дома еще варенье прихватила!
— Людмила Михайловна, вы просто мечта!
— Да брось ты, — кокетливо отмахнулась она, позволяя шарму мужчины полностью себя околдовать. — Варенье, кстати, земляничное.
— Мое любимое, — хрипло признался он. — Пойдемте, Кира пока оденется.
— Марсик, кушать! — скомандовала старушка, уводя всех мужчин из спальни.
Бабуля! Да ты кокетка!
Едва сдерживая смех, с трудом привела себя в порядок, скручивая на голове лохматую дульку и забираясь в свитер, который по пьяни откопала в своих до сих пор неразобранных сумках, стоящих в леркиной квартире.
Следуя за голосами, поняла, что дом двухэтажный, и лестница из массива вела меня вниз, на аромат выпечки и сладкого. Лера сидела за большим столом и устало поддерживала лохматую голову кулаком, лениво мешая обычный чай в огромной кружке. Судя по страдальческому взгляду, ее мучило похмелье. Заметив меня, она жалобно поджала губы.
Папа читал газету, перелистывая хрустящие страницы, и морщил нос, то и дело поправляя съезжающие очки. Мама с бабушкой крутились у плиты или, скорее, вокруг Михаила, который уже бессовестно воровал горячие блинчики прямо с вершины стопки.
Неожиданно стало тепло.
Оглядев взглядом родных, замерла на месте, задыхаясь от нахлынувших чувств. Дом. Семья. Совершенно чужая им всем, но принятая под кров, как родная дочь. Алмазовы стали мне настоящей опорой в этой жизни, которые ничем не отделяли меня от Леры, воспитывая, как своего ребенка.
Я скучала по таким посиделкам.