Госпожа Рекамье

В середине сентября 1811 года Жюльетта покинула Париж вместе с маленькой Амелией и своей горничной Жозефиной. Г-н Рекамье проводил ее до Шато-Тьерри, то есть до полпути. Она отправилась в Шалон-сюр-Марн, выбрав это место по нескольким причинам: этот город находился ровно в сорока лье от столицы, на оживленной дороге в Мец и Германию, благодаря чему чаще могли представляться «оказии», то есть легче было передавать почту. Затем, в префектуре Марны заправляет приятный человек, г-н де Жессен, что немаловажно, если подумать о тысяче мелких неприятностей, которые в противном случае могли бы отравить существование особы, находящейся под надзором. Наконец, Шалон относительно недалеко от замка Монмирайль, обычного места пребывания Дудевилей и их сына Состена де Ларошфуко, который, как мы уже упоминали, был молодым супругом Элизы де Монморанси, дочери Матье: соседство клана, с которым Жюльетта поддерживала хорошие отношения, могло оказаться неоценимым в случае серьезных осложнений.

Шалон-сюр-Марн был — и остается — восхитительным городом, резиденцией епископа, с собором XIII века, красивыми площадями, роскошным дворцом префекта — бывшей резиденцией интендантов Шампани, несколькими очаровательно тихими каналами и большими садами, услаждавшими его обитателей. Красивый город, но провинциальный… И в глазах элегантной парижанки г-жи Рекамье жить в Шалоне значило не жить, а похоронить себя. Социальный вакуум в ту эпоху был синонимом смерти.

Однако Жюльетта не жаловалась, она сохраняла присутствие духа, предоставив другим стенать о ее судьбе. Полностью владея собой, она для начала наладила свою жизнь: остановилась по приезде в гостинице «Золотое Яблоко», расположенной на бывшей римской дороге из Милана в Булонь, проходившей через Шалон и Париж. Гостиница пользовалась европейской репутацией, с тех пор как Станислав Лещинский, бывший польский король и тесть Людовика XV, случайно отведал там восхитительного лукового супа. Гастрономическое впечатление надолго запало ему в память, и он регулярно наведывался в «Золотое Яблоко» из Нанси или Люневиля. После него там, среди прочих, побывали принцесса де Ламбаль, герцог Кумберленд и Иосиф II, брат Марии Антуанетты.

Через некоторое время Жюльетта сняла квартиру по соседству, недалеко от собора Святого Стефана, на тихой улочке, которая сегодня носит ее имя. Дом, в котором она прожила несколько месяцев, исчез: от него осталось лишь одно резное деревянное панно, хранящееся в муниципальной библиотеке и свидетельствующее о том, что он был построен или сменил убранство во второй половине XVIII века. Еду приносили из «Золотого Яблока», что облегчало работу Жозефины.

Итак, красавица из красавиц поселилась в самом сердце Шампани, в компании семилетней девочки, отрезанная от друзей, любовных увлечений, привычного общества, удовольствий… Что она делает? Чем занимает свои дни? Время движется медленно; по воскресеньям — колокольный звон, долгие мирные вечера, регулярные собрания избранного круга, сонное биение жизни в провинции…

Она посвящает себя Амелии: учит ее читать, преподает начала латыни, заставляет учить стихи. Девочка не отходит от нее ни на шаг. Она разделяет ее печали и тревоги. Позже она расскажет, как однажды ночью в дверь дома громко постучали. Г-жа Рекамье подскочила на постели и воскликнула: «О Господи, чего им еще от нас нужно?» Девочка, спавшая в своей комнате, ответила: «Чего вы боитесь, тетушка, разве мы не в сорока лье?» С проницательностью, свойственной некоторым детям, девочка смотрела на нее. Возможно, это помогло Жюльетте сохранить то душевное равновесие, которым восхищались ее друзья…

Амелия успокаивала ее, забавляла, порой раздражала: однажды Жюльетта рассерженно сказала ей: «Ты не та маленькая девочка, которую я себе представляла. Ты бесчувственная…» И Амелия, беспрестанно слышавшая от тети о «талантах, которыми она хотела ее наделить», потребовала себе в ответ «учителя чувствительности»!

Жюльетту принимали Жессены, столь компетентные и благонадежные, что члены этой семьи пробудут префектами Марны тридцать восемь лет. В их доме г-жа Рекамье могла найти хоть на один вечер немного парижской светскости и элегантности… Однако она вела себя сдержанно, что гарантировало спокойствие ей самой и ее семье. Ей дали понять (впрочем, она сама знала это по опыту), что несколько месяцев молчания и отдаления, возможно, умерят императорский гнев. Она остерегалась нарушить это элементарное, хоть и не явное предписание.