Госпожа трех гаремов

– Он расположен посредине степи и спрятан от Коломны лесами. Прежде чем царь узнает, что мы у Тулы, пройдет очень много времени. Мы же успеем вернуться в Крым с богатой добычей. Решай, Девлет-Гирей! – Хаким опять улыбнулся.

Этот покровительственный тон не укрылся от остальных мурз, и они опустили глаза, не смея встретиться взглядом с повелителем.

– Хорошо, – произнес хан. – Я поступлю так, как ты мне советуешь. А теперь пускай барабанщики бьют сбор, мы выступаем немедленно!

Когда мурзы вышли, Девлет-Гирей подозвал к себе самого преданного своего слугу.

– Ты все слышал, что говорил Хаким?

– Да, мой господин, – потупил взор хаджи.

– Ты слышал, как он унижал твоего хана перед всеми собравшимися?

– Слышал, мой повелитель.

– Ты слышал, Якуб, как он разговаривал со мной? Он вел себя так, будто был рожден от самой Хавы. Он цедил слова сквозь зубы, словно я его слуга.

– О да, мой господин, – хаджи не смел взглянуть в рассерженные глаза молодого повелителя.

– Ты знаешь, Якуб, как следует поступать с обидчиками хана?

Хаджи наконец осмелился поднять глаза на Девлет-Гирея и произнес твердо:

– Да, мой господин. Он умрет сегодня же ночью, и об этом не будет знать никто. Султан Сулейман не сможет тебя заподозрить ни в чем!

– Хорошо, – согласно кивнул Девлет-Гирей, – ты правильно меня понял.

Мурза Хаким остался один.

Сегодня он преподал хороший урок зарвавшемуся мальчишке, который именует себя крымским ханом. Все эти многочисленные отпрыски Чингисхана непременно мнят себя его наследниками. Пусть же Девлет-Гирей не забывает своего места. Пусть же он навсегда запомнит, что все происходящее на этой земле свершается по велению Сулеймана Великолепного!

В шатер неслышно вошел посланник ханской воли, только он единственный мог появиться в шатре незваным.

– Чего тебе? – не скрывая раздражения, спросил Хаким.

Посланник отвесил поклон, а потом произнес:

– Мурза, тебя желает видеть хан.

– Вот как! Скажи хану, что я буду у него завтра, – отвернулся Хаким от посланника.

Якуб наклонился еще ниже:

– Хан велел явиться немедленно.

«Немедленно? Что это за тон! Видно, этому мальчишке мало одного урока. И вообще, нужно отписать султану, что он ошибся в выборе хана. Пришло время, чтобы поменять его».

– Иду, – мурза накинул на плечи халат и вышел вслед за посланником.

Хаким не сделал даже нескольких шагов, как рот его заткнули грубым шерстяным полотенцем, а на голову набросили пахнущий навозом мешок. Никто в стане крымского хана не заметил, как трое огланов перекинули большой тюк через седло коня и повели жеребца к высокому береговому склону.

Внизу неслышно текла речка. Ночь была безмятежной и тихой, и только редкие звезды отражались на ровной водной гдади.

Якуб отвязал мешок от седла, а потом, поднатужившись, огланы спихнули грузное тело мурзы в воду.

Река с громким хлюпаньем приняла дань, пустив огромные круги, и отраженные звезды закачались на острых гребнях.

Гонцы, гонцы…

Утром государь отобедал в селе Коломенском, а после обедни многотысячное русское воинство отправилось дальше на восток по казанской дороге. Карета Ивана Васильевича, запряженная тройкой белогривых лошадок, слегка подпрыгивала на ухабах, ненадолго прерывая чуткий сон государя. По обе стороны дружину обступал нетронутый лес, лишь иногда появлялись деревеньки, в которых могли поживать только лешаки с лешачихами.

Была страда. Бабы жали рожь. Они отступали от снопов и, замерев в поклоне, провожали карету государя, распрямляя натруженные спины лишь тогда, когда Иван Васильевич скрывался из виду.

– Государь едет! – надрывали глотки мужики.

Поглазеть на московское воинство сбегались и малые дети. Чумазые, в коротких рубашонках, без портов, они выстраивались вдоль дороги и, тыча перстами в походную карету, весело вторили взрослым:

– Иван Васильевич едет!

Московский князь выглядывал в оконце, и в это мгновение ликованию не видно было конца. «Велика держава, – думал государь. – Сколько едем, а ей конца-краю не видно. А как богата – зверя и птицы без счета!»

– Государь! – осадил своего скакуна рядом с каретой князь Курбский. – Здесь к тебе один гонец с вестью из Путивля послан.

– Зови, – зевнул великий князь.

К царской карете подвели оробевшего станичника. Картуз сбился на ухо, сапоги забрызганы глиной, а глаз нехороший, бесшабашный. Видать, детина из тех, что по дорогам в ночи шастает.

Станичник освободился от опеки боярских детей, которые строгой стражей застыли от него по обе стороны, сделал шаг навстречу, а потом плюхнулся самодержцу в ноги.

– Беда, государь Иван Васильевич, от самого Путивля тороплюсь. С коня не схожу. С вестью я к тебе от воеводы нашего. Глава наказ велел передать, что к украйне многие крымские люди идут, а с ними поклажа великая, много лошадей да верблюдов груженых.

– Неужно сам Девлет-Гирей пожаловал?

– Неизвестно, кто идет, государь, сам царь или, может быть, царевичи какие, но спешат татарове быстро. Вот уже Донец Северский перешли.