17. Звонок братэлоса
Прапорщик Аристофан Андрюшкин откусил суровую нитку. Погоны, соответствующие новому званию, были пришиты. Экс-ротный, топчась у стола, любовно расправил лежащий там китель.
В складской каптёрке нарисовался лейтенант Гоголев. На лице – раздражение вкупе с печалью.
— Товарищ подполковник! – радостным мячом подпрыгнул Аристофан. – Зачем пришли, просто так или чего-то случилось?.. Да вы садитесь!
— Не каркай, Андрюшкин! – напыжился Гоголев. — Я не хочу садиться! И зашёл я по конкретному делу с конкретной предьявой!
— Ну, а я сяду, — венский стул тоскливо застонал под ощутимым мясогнётом. – Что за предьява?
Гоголев упёр лейтенантские кулаки в стол:
— На меня наехали бойцы из моего взвода. Повар-«дед», работающий на кухне, подчиняется тебе. И он не кладёт лавровый лист в суп!
— Дак не жрут бойцы лавровый лист, товарищ подполковник! – обиделся прапорщик Андрюшкин. – Абсолют!
Охреневание Гоголева, которое уже утомило его самого, сбил звук мобильного телефона. Николай Николаевич приставил трубку к поседевшему уху и услышал знакомый, и в тоже время незнакомый, голос:
— Приветсон, товарищ подполковник! Позови братэлоса.
— Какого братэлоса!? – не смог уйти от охренения Гоголев.
— Это меня, товарищ подполковник! Меня! – сделал приятное венскому стулу прапорщик. Вскочив, он протянул страждущую руку. – Это меня! Дайте! Дайте, пожалуйста!
Лейтенант Гоголев – томясь — передал прапорщику Андрюшкину свой сотовый: из рук в руки. А сам достал 700-граммовую алюминиевую флягу «Пунша», сделал большой глоток.
— Братэлло! – лучезарно закричал в трубку армеец. – У меня всё шикарно, только позавчера понизили на три звания! И вчера ещё на два звания!
Лейтенант Гоголев сделал глоток побольше.
— Представляешь, в моей роте сбежали двое бойцов, – разговаривал с братом Аристофан. — И эти вояки, мать их так, порешили долбанную кучу народа!
Лейтенант Гоголев третьим глотком опорожнил флягу.
— Да, брателло, инкассацию Михал Михалыча грохнули мои бойцы! – залихватски орал в трубу армеец. – Это стопроцентная инфа!.. Фамилии бойцов Клюев и Баев, и они…
Лейтенант Гоголев ощутил, что фляга пуста и вознамерился посостязаться с алюминием крепостью зубов. Прапорщик болтал с мафиозным братом ещё семь минут.
***
Спустя восемь минут прапорщик Андрюшкин – томясь — вернул лейтенанту Гоголеву его сотовый: из рук в руки.
— Братэлло звонил! Родной и близнец! – поделился восторгом Аристофан. — Сегодня вечером идём с ним в ресторан! Я ни разу не был там, представляете…
— Какого хрена он звонил на мою трубу!? – Гоголев чувствовал, что опьянение разбудило в нём физическое желание. Какое именно – бывший комполка боялся и подумать, так как уже не владел самообладанием. Точней, самообладание не владело им.
— Ну, знаете ли, товарищ подполковник…
— Не знаю, Аристофан! Не знаю… — Николай Николаевич постарался взять себя в руки. Но руки уже не слушались.
— Знаете! У меня нет мобилы, поскольку я нищий, — без смущения сказал прапорщик. — Вот я и дал ваш номер. Вдруг братэлло позвонит с важной просьбой, а вы позовёте меня. Это и случилось!..
Гоголев проблевался и ему стало легче. Настолько, что он смог произнести:
— Скажи повару, чтоб клал в суп лавровый суп. – Он упал на заблеванный пол и пополз из каптерки. У порога его догнал ликующий ответ прапорщика:
— Будет исполнено, товарищ подполковник!
18. О логике мафии
В кабинете по-прежнему находились двое. Михал Михалыч сосредоточенно сказал:
— Бомж признался, что рисунок Клюев понёс в храм, что рядом с Помойкой.
— Насущная задача ясна, — отозвался Нафаня. – Смотаться в церковь и забрать доску. Если святой отец будет мешать – грохнуть его! Разрешите только один вопрос?
Шеф молча кивнул. Взял из хьюмидора очередную сигару, понюхал и закурил.
— Что делать с трупами Жоры, Тимы и Люсьена? И надо ли искать мусоровозчика, и отбирать у него армейский автомат?
— Это два вопроса, а не один! – сообразил Михал Михалыч.
— Первый вопрос логически вытекает из второго! – не смутился Нафаня.
По темени босса пробежали две мысли:
— Трупы братвы пусть лежат там, где лежат. А армейским автоматом пусть владеет его новый владелец.
19. Явление Орхидеи-люба
Петровский парк города Москвы богат синими скамеечками и странными диалогами. Двое бомжей чапали между газонов, по извилистой бетонной дорожке. Некий худощавый очкарик встал со скамейки и преградил им дорогу. Убогий мужского пола отошёл в кустики, и очкарик остался наедине с женщиной.
— Я вижу, что ты любишь орхидеи, — без прелюдий заметил он.
— И чё дальше? – спросила конкретная Тома.
— Приходи к нам с Олесией. У нас ты всегда будешь накормлена и в тепле.
— А вы с Олесией — это кто? – недоверчиво перекрестилась Тома.
— Я – Орхидеи-люб! А Олесия — моя жена! – вдохновенно пропел очкарик. — И я вижу, что ты наш человек!
— Пойдём, певун, — без раздумий согласилась Тома. – Только погодим моего дружка, он отбежал на предмет посцать.
20. Вита и её папа