— Я пробыл в пустом кабинете секунду. И вот свершилось! – зазвонил телефон! По законам жанра я взял трубу… Звонил человек-полковник.
Апатия Гоголева всё-таки покинула его:
— Чувак из военной прокуратуры. Ну-ну!?..
— Моё дыхание в телефоне было принято за дыхание Чудачкина, — гордо сказал Андрюшкин. – Поэтому человек-полковник мне рассказал то, что положено знать только новому комчасти! – Аристофан эффектно подбоченился.
— Корона – это тот предмет, что хрен снимешь, один раз надев, — сделал нравоучительную ремарку Гоголев.
Ремарка традиционно была проигнорирована.
— Застрелили Баева. И я был шикарно прав. Только Баев расстался с сослуживцем, он сразу улетел на небо, — вдохновенно пел лейтенант Андрюшкин. — Но не один, а в обнимку с нарядом полиции. Ещё десятка честных граждан в реанимации. Так сказал человек-полковник.
— Ни хрена себе! — Гоголев затянулся тлеющей стороной сигареты.
— Товарищ подполковник, я вас прошу о личной просьбе! – твердо попросил лейтенант Андрюшкин.
Гоголев проплевался полусгоревшим пеплом.
— Замолвите за меня словечко перед Чудачкиным?.. Чтобы именно я повез «Груз – 200» на родину Баева. Я никогда не был в Сибири и очень-очень хочу там побывать!
— Что? – охренел Гоголев.
— Хочу в Сибирь! Очень вас прошу! – Аристофан повесил на лицо фирменную улыбку.
Николай Николаевич улыбнулся в ответ. Он улыбался в жизни мало и поэтому фирменной улыбки не выработал. Андрюшкин улыбнулся ещё фирменней, а потом подмигнул Гоголеву и его не фирменной улыбке.
Капитан взял младшего лейтенанта за уши, приблизил свою улыбку к его улыбке и мягко сказал:
— Аристофан, ты – остолоп!
Улыбка у подчинённого соскочила. Он насуплено сказал:
— Товарищ подполковник, я вас люблю.
— Ты тоже педик!? – сощурил улыбку Гоголев.
На этом все улыбки иссякли.
— Я вас люблю, как крутого командира! – серьёзно заявил Андрюшкин. — Я сам не терплю педиков, коими являются Активин и Пассив. И вам я прощу все обиды, кроме одной! — не называйте меня остолопом. Да-да… я знаю, что я — толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.
Аристофан нежно высвободил свои уши, и с печальными глазами отошел прочь.
Гоголев лирично смотрел вслед:
— Пожалеть его, а?
10. Эпопея с рисунком
Ранним утречком Жора стоял перед столом Михал Михалыча, в его рабочем кабинете. Мордовороты с косой саженью в плечах — Тима и Люсьен, в статусе «охранников Жоры», замерли по бокам.
Главарь мафии скабрезно пил пунш, положив ноги на стол с ноутбуком.
— Здравствуй, Жора, — босс рыгнул хмуростью. — Я слушаю тебя.
— Что именно вы хотите услышать, Михал Михалыч!? – заискивающе спросил помощник.
— Жора! Ты понимаешь, что увешан косяками как новогодняя ёлка, но не знаешь, какой именно косяк меня — твоего доброго босса, интересует. Так?
— Вы правы, Михал Михалыч!
Шеф легко вскочил и посадил помощника в своё кресло, а сам встал за его спинкой и учинил разборку. Голос был наполнен грозной велеречивостью:
— Первое! Ты довёл до банкротства мой банк «Столичный капитал» и теперь его продадут за копейки паразитам-капиталистам. Однако мы знаем, что ты не финансист, а зицпредседатель. Поэтому я не требую отчёта от тебя.
Бледные щеки номинала налились животворящим румянцем.
— Второе! Армейские дезертиры застрелили моих мордоворотов и грабанули мои пятнадцать миллионов, что были собраны для обмена на кокаин. Этой операцией руководил тоже ты.
— Михал Михалыч! — косячник дернул трясущейся задницей.
— Сиди, где сидишь, не дергай испуганной жопой, и слушай.
Жора попытался сделать зад менее бздливым, а когда это не получилось — постарался им хотя б не дергать.
— Выходка дезертиров – досадная Случайность. И значит здесь ты тоже ни при делах, — вновь успокоил шеф.
— Михал Михалыч, когда вы найдёте дезертиров — то они пожалеют, что вы их нашли! — страстно проплакал Жора.
Босс вышел из-за спинки кресла и встал на то самое место, где Жора стоял изначально — между мордоворотами. Потом он вкрадчиво рявкнул:
— Если грабёж инкассаторов – Случайность, то исчезновение рисунка в данный формат не рулит ну никак! Это тщательно спланированная тобою акция, Жора! Несмотря на тщательность, я её просчитал! Доска стоит полтора миллиона! И ты должен поделиться со мной, куда её затарил после кражи! И тогда я тебя прощу! Обещаю!
***
В кабинет Михал Михалыча без стука вошел человек в атласном стихаре и бархатной митре. Ноги обнимали сафьяновые ичиги, во рту торчала сигарета. Это был митрополит Кирилл (ныне патриарх). Он встал у порога и возгласил нараспев:
— Рисунок, он же «Икона Спасителя», представляет из себя дубовую доску прямоугольной формы размером сорок на двадцать сантиметров. На иконе изображен Иисус Христос – сын Бога. Согласно заключению научной экспертизы икона принадлежит кисти неизвестного мастера первой четверти XVII века.
Церковник вышел также незаметно, как и вошел. Оставив после себя запах вонючего дыма дешевого табака.
***
— Исчезновение рисунка — это реально чудо, Михал Михалыч! Зуб даю, что я не имею к пропаже… — преданно запискал помощник.