– Поскольку Амбарыч не лжёт, потому что ложь есть грех, то… Я предполагаю, что у мужика в албанском пиджаке случился обморок. Иногда такое бывает у людей, редко бывающих в храме. Виной духота и чад от свечей. Надо вызвать «Скорую помощь».
Амбарыч благоговейным пальцем показал на мафиозу Андрюшкина:
– Глядите, у него синяк набухает!
– Чепуха… – с тревогой посмотрел на взбалмошную икону священник. – Синяк у мужика давно…
– Нет, синяк свежий! Я знаю толк в синяках! – похвастался Амбарыч.
– Точно синяк! – поддакнула Марковна.
– Так у кого там бесы? – саркастически засмеялась Варвара.
– Так и зарождаются ереси! – торжественно изрек батюшка в пустоту. Никто не верил ему, и сам себе он не верил тоже.
3 минуты назад
Клюев присел передохнуть на синюю скамеечку Петровского парка и стал участником странного диалога:
– Я вижу, что ты любишь орхидеи, – заметил очкарик.
– Ты прав, – согласился Клюев.
– Приходи к нам с Олесией. У нас ты всегда будешь накормлен и в тепле.
– А вы – это кто? – доверчиво развесил уши Клюев.
– Я – Орхидеи-люб! А Олесия – моя жена! – вдохновенно пропел очкарик. – И я вижу, что ты наш человек!
– Я должен поесть у Садко, – не согласился Клюев. – А потом приду.
– Возьми, – попросил Орхидеи-люб, протягивая адрес.
Спустя 6 часов
Ливер – мордоворот с косой саженью в плечах, угодливо распахнул заднюю дверку. Михал Михалыч пыхнул сигарой и вознамерился загрузить свое тело в лимузин. Это случилось возле Офиса Мафии. Рядом плавно остановилось такси, из авто усталым мячом выпрыгнул мафиоза Андрюшкин:
– Михал Михалыч!
Босс хищно осмотрел помощника: его помятый вид и крутотенный синячище под левым глазом. Михал Михалыч отменил свою посадку и цыкнул:
– Ливер, отойди.
Бандюг поправил за поясом пистолет и суетливо подчинился.
– Нафаня Андрюшкин! Где ты шлялся целый день и что у тебя с рожей!?
– Михал Михалыч! Я приехал из больницы, куда меня доставили в бессознательном состоянии!
– Я тебе не велел ехать в больницу и впадать в бессознательное состояние! Или ты что-то попутал в моих указаниях? Ну так, чуть-чуть… Скажи мне – попутал?
– Михал Михалыч, ну я ж не дебилоид! – улыбнулся своей шутке Нафаня.
Босс не посчитал шутку шуткой, но промолчал.
– Я приехал в храм, увидел там ваш рисунок, взял в руки… И тотчас получил от него такой удар, что упал без чувств!
– От кого получил удар?! – насторожено переспросил Михал Михалыч.
– От Господа, что и нарисован на доске, – обыденно объяснил мафиоза Андрюшкин. – Был в отключке весь день, а как только пришел в себя – по-тихому срулил из палаты.
Михал Михалыч являлся реалистом и не признавал, что Чудеса имеют место быть. Впрочем, Чудеса не признают, помимо реалистов, и обычные люди. А зря.
– В храме я ставил свечки за здоровье души! Всей нашей братве! Только… учинил перепутку: поставил свечки за здоровье в то место, где ставят за упокой. Господь, видно, обиделся и набил мне рожу… – прояснил обстоятельства Чуда мафиоза Андрюшкин.
– Ерунда и сказка!
Мафиоза Андрюшкин признал, что Михал Михалыч в свои 35 лет – уважаемый главарь мафии, а он в свои 35 лет – всего лишь Нафаня со смешной фамилией. И ему стало неловко за Чудо.
– Ладненько, с доской я дорешаю сам, сказочник, – резюмировал Михал Михалыч. – А ты встречайся с братэлой и получи от него фоту Клюева! Предъявим бомжу на опознание!
Сотовый телефон Михал Михалыча сыграл «Вальс». Михал Михалыч оборвал рингтон быстрым нажатием пальца на кнопку, и поднес трубку к вкрадчивому уху:
– Что!?.. Опознали?.. А Горилла?.. Почему ты молчал?.. Да… Держи меня в курсах.
Нафаня жадно вслушался в голос из телефона, только ничего не услышал. Телефон Михал Михалыча не допускал разглашения голосов без ведома и разрешения владельца.
– Звонил мой адвокат, – неохотно разгласил Михал Михалыч. – Чеснок разбился на трассе. Насмерть. А Горилла ещё с утра в морге. Подрался с кем-то…
– А вы меня, Михал Михалыч, назвали сказочником! – с превосходством заулыбался мафиоза Андрюшкин. – Это что получается? Только я поставил Чесноку свечку за упокой – он разбился. А Гориллу, вы только вкурите смысл! Самого Гориллу, что гнул у нас руками подковы! – избили в усмерть.
Михал Михалыч послал свой реализм «гулять в садик», а сам нечаянно затянулся тлеющей стороной сигары:
– Что ты там говорил про свечки? Поставил за здоровье туда, куда ставят за упокой?
– Ага, – блеснул самодовольной улыбкой Нафаня. – Себе только воткнул в положенное место. И то благодаря одной богомольной убогой.
Михал Михалыч проплевался полусгоревшим пеплом:
– А мне!?
– Вам поставил свечу самому первому! Ведь вы – самый лучший главарь мафии из всех главарей, которых я знаю.
Босс шалыми глазами вновь осмотрел синячище помощника под левым глазом.
– Видел остолопов. Но таких остолопов не видел! – забздел Михал Михалыч, вероятно – впервые в жизни.
– Михал Михалыч, не называйте меня остолопом! – ультимативным тоном попросил мафиоза Андрюшкин. – Да… я знаю, что я – толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.
Мафиоза Андрюшкин с печальными глазами отошел прочь.