Госпожа ворон

— Праматерь, Бану, — Шавна заплакала, и безжалостная и бескомпромиссная Мать лагерей тоже почувствовала, как защипало глаза. — Я верила, знала, что ты приедешь, — горячо шепнула Трехрукая, заглядывая в глубокие зеленые глаза с расширившимися зрачками.

— Разумеется, она приехала, — чуть поодаль поднялся мужчина. — Бану Яввуз всегда держала слово.

Он развернулся всем телом и, выглядывая через Шавну, Бансабира узнала Рамира. Одними глазами, чуть указав на подругу, она спросила все ли хорошо, а Рамир отозвался поджатием губ. Ладно, они еще поговорят об этом.

— Ты взаправду вернулся сюда, — стараясь сдержаться, Бансабира закусила губу.

Шавна оглянулась через плечо на Рамира. Тот пошел им навстречу. Трехрукая отошла, пуская его к Бану. Шавна знала об их истории — им есть, что почтить.

Рамир приблизился, пронзительно взглянул в глаза Бансабиры, чуть приподнял за подбородок и тронул губы своими. Без всякой ненужной ласки, как это мог бы сделать брат. Сейчас они не были высокородной таншей и подданным или командующим и подчиненным, а только лишь давними знакомцами и друзьями, и Рамир мог позволить себе такой поцелуй. Он отодвинулся, поймал благодарный взгляд:

— Здравствуй, Мать лагерей.

— Я стала ею только с твоей помощью, — беззвучно ответила танша одними губами.

Их объятие встряхнуло Бансабиру, как электрический разряд в грозу. И, окруженная теплыми надежными руками соратника, танша, наконец разревелась. Забыв обо всем, кроме воссоединения с этой семьей, которой ничего не нужно доказывать, которая знает ее не только как дочь Свирепого или воспитанницу Тиглата, но как Бансабиру Изящную, вылепившую себя из рабской глины ничтожества и вознесшуюся к вершинам собственной неукротимой волей и неодолимым упорством.

— Значит, мы действительно собрались все вместе, — раздался в дверях залы еще один родной голос, и плечи Бану, обвитые рукой Рамира, вздрогнули. Танша подняла голову и оглянулась.

— Бансабира Изящная.

"Астароше просто велся на юность и перетрахал кучу молоденьких баб, пока ты не повзрослела" — прозвучал насмешкой в памяти голос Гора.

— Астароше Великодушный.

Он подошел к ним, и из-за узости проходов вдоль скамеек, Рамиру тоже пришлось отступить, а Дайхатту — вжаться в сиденье, чтобы пропустить бойца.

— Ты стала красавицей, — польстил Астароше.

— Я и была красавицей, — усмехнулась молодая женщина шатену в глаза.

— Мне ли не знать, — прошептал Астароше и потер подбородок. Он возмужал и изменился, но где-то внутри Бансабира опытным глазом полководца нашла надлом: незаросший, затянутый и замазанный наспех. Это не нога — колено ему сломал Гор. Это душа — жизнь ему сломала Бану.

Он мог встать, упрямо возразил внутренний голос главнокомандующего, без колебаний отдавшего тысячи приказов. У него сломана нога, напомнила мягкая женская совесть, а без ноги встать трудно.

Они ничего не могли сказать друг другу и, тупо уставившись глаза в глаза, стояли на вытянутой руке. Дайхатт, проникнутый трогательностью и теплотой встреч Бансабиры, мгновенно уловил печальную молчаливую ноту: мол, что тут скажешь? "Астароше любил меня" заявила Бану с неделю назад. Похоже, так и было.

Ситуацию спас Рамир, попросив представить спутника Изящной. Бану указала на земляка, назвав его. В подробности никто не лез.

Дайхатт осознал, что Бансабира не знает, что значит, обсуждать принятые решения. По понятным причинам.

Они расселись и разговорились — теперь уже все. Болтали о всяком, расспрашивая, как у нее дела, где Бану побывала, что делала. Танша отвечала далеко не на все вопросы, но о последней встрече с Гором обмолвилась.

— Серьезно? Тиглат? Как он и где? — решительный альт перекрыл гомон, и Бану узнала тембр Ирэн Безликой. Смуглая, жилистая, маленькая, с множеством мелких морщин и шрамов, как на лице, так и на оголенных до плеч руках. Следом шла Аннамара — с тем же живым васильковым глазом и заволоченным выцветшим. Следы пожара на ее лице не стерло даже время, и широкая прядка волос надо лбом по-прежнему отрастала седой.

Бансабира расцеловалась с обеими.

С противоположной стороны арены поднялся Ион — долговязый и мускулистый. Он махнул Бану рукой и сказал пару равнодушно-учтивых фраз. Они, хоть и учились у одного наставника, никогда не были близки. Потом заявил, что время начинать и велел третьегодкам готовиться. За мгновение до начала в зал забежала Габи. Приметив Бану, она успела только улыбнуться, а после ударили в гонг.

Когда Астароше, взявший роль герольда, объявил о цели их собрания, и состязания начались, Дайхатт замер с отвисшей челюстью. Не мог оторвать глаз от происходящего и вспомнить — был ли он сам в двенадцать-тринадцать лет способен выделывать такие штуки, как, например, вон тот парень? Был ли так находчив, как та девчонка? А вот хотя этим двум, наверняка бы сумел даже дать фору.

— Тану Яввуз, — тихонько позвал он, расположившись слева от Бану, хотя его и стремились оттеснить те, кто скучал по женщине не один год. В контексте происходящего собственное обращение к Бану казалось ему из рук вон нелепым, но зайти дальше он не смел.

— Да?