Госпожа ворон

Ахиль закусила губу. Все равно это ничего не меняет и от нее едва ли требуется как-то реагировать. Да и сил на это просто нет: пульсирующая боль наплывала во всем теле с каждым следующим ударом сердца.

— Халий наследник, — продолжил Гор, — не в моих силах ему препятствовать. И я совершенно не могу облегчить вашу участь. Велите служанкам сменить простыни, чтобы не видеть этого, и постарайтесь поспать. Пусть скажут, что вы больны. В конце концов, не соврете, — он оглядел царевну и поднялся.

— Спасибо, — услышал он хриплый и влажный голос Ахили уже у двери. Гор вдруг замер, нахмурился и, решившись, обернулся.

— Почему у вас нет детей?

Ахиль подняла голову и уставилась на Змея в упор.

* * *

Высоко над столицей Адани Шамши-Аддадом взвился старинный причет, когда Сафира, первая жрица страны, поднесла факел к погребальному костру царицы.

"Эйя поправится, ты же обещала" — свирепел Тидан, царь, когда ему доложили о смерти супруги. Сафира никак не оправдывалась. Эйя, конечно, слабела с возрастом, но в ее простуде не было ничего опасного. Она должна была поправиться. А теперь — уходит к Нандане. Замыслы Праматери недоступны людям, пора признать.

Майя держалась младшего брата Салмана, который прибыл для погребения венценосной матери. Старший, Сарват, был до того озлоблен, что к нему страшно было подойти. Отец от горя перестал замечать детей. Таммузу вовсе отвели место в третьем или четвертом ряду среди присутствовавших на проводах. А Данат, жених, при всем его благородстве и сочувствии, вызывал у Майи непреодолимое раздражение и злость, особенно отвратительными ей казались его уродливые шрамы.

Тидан был безутешен. Стоя ближе всех к костру, он мог без труда прятать слезы от остальных. Тридцать лет назад он презирал отца, запретившего ему жениться на плебейке, в которую Тидан тогда был по уши влюблен, и женившего его на Эйе, девице тоже не самого высокого, но, безусловно, знатного происхождения. Следующие три года он терзал жену равнодушием и связями с другими женщинами, подрывая ее авторитет, потакая прихотям. Но шло время, и вот сейчас Тидан осознал, насколько изменился.

Когда Тидан спешил в покои царицы в день ее угасания, задавался вопросом "Как?". Но едва сегодня полыхнул костер, все утратило смысл. Какая разница, как и от чего Эйя умерла, если это знание все равно не вернет царицу к жизни?

* * *

Ни ее, ни младшую из детей Тидана и Эйи — девочку, что родилась пару лет назад, которая подхватила болезнь от матери и угасла еще быстрей.

* * *

В мрачные двенадцать дней траура по умершей царице Тидан отказывался выходить из царского покоя. Никакие заботы государства его не занимали, никакие дела не беспокоили. Сколько раз пытался Сарват пробиться к отцу, чтобы, хотя бы сообщить опасения Сафиры насчет яда, повинного в смерти ее величества. Сколько раз другие дети пытались поговорить с отцом. Результата не было никакого, и, когда Тидана, наконец, убедили выглянуть из комнаты, стало очевидно, что царь Адани взошел на прощальный костер вместе с женой.

А то, что осталось совсем скоро передаст власть одному из сыновей.

Этим и следовало воспользоваться.

Если бы отец, государь Западного Орса, был в те дни рядом, Таммуз мог бы, вздернув подбородок, сказать ему: "Вот видишь. То, что ты отвернулся от нас, ничего не значит. Сам Господь на нашей стороне". Но государственные дела достались теперь Сарвату, и это осложняло все. У молодого царевича твердая рука, крепкая хватка и непомерная гордыня. Еще бы, двадцатилетним недоумком (пусть даже в содружестве с Железной Гривой и командующим Данатом) выиграть войну у Стального Царя. Такое кому хочешь, вскружит голову. Когда Сарват всецело возьмет власть в свои шрамованные руки, планы Таммуза провалятся в адово пекло, да и сам пленный царевич, видимо, отправится туда же. День близок, так что действовать сейчас — самое время.

* * *

Берад и Кэй послали гонца вперед в родовой замок Лигар предупредить о возвращении. Тем больше было их удивление, когда Шиада с дочерью не показалась ни во дворе, ни в гостиной.

— Где герцогиня? — насупился Берад, спрашивая Ганселера.

Начальник замковой стражи Ганселер, приставленный к Шиаде едва ли не личным телохранителем, как редкое доверенное лицо, обычно приветливый, теперь был угрюм.

— С обратной стороны озера, — мрачно отозвался мужчина. — Я провожу, если хотите.

При том, что Берад и сам прекрасно знал дорогу, отказываться не стал. Если Ганселер предлагает проводить, значит, Шиада там не потому что, сбежала. А значит, что-то случилось. Мешкать нельзя, а в дороге можно будет вызнать, что к чему.

— Гнилая горячка, — пояснил Ганселер, когда все трое мужчин подстегнули лошадей.

Берад перепугался ни на шутку, побелев, как снег.

— Герцогиня жива, — поспешил успокоить Ганселер. — Но она лично следит за сожжением зараженных. Может, вам удастся убедить ее вернуться в замок. Она постоянно там и, естественно, почти не ест и не пьет, чтобы не заразиться.