Госпожа ворон

— Я не желаю зла тебе или другим. Но здесь и сейчас или умрете вы трое или только он, — Гленн кивнул на Норана. — Думаешь ты сама останешься в живых после того, как найдут мертвого принца?

Женщина закусила губу.

— Я…

— Я не смогу позаботиться об Инне. Ей нужна женщина. Бери ее, и я отведу тебя в Архон.

— Но… но я христианка… что мне там…

Гленн быстро осмотрелся. Он и так потратил тут кучу времени на милосердие, которое к нему христиане проявили едва бы. А что до Норана… Как посвященный древней вере в Праматерь, как восстававший в ней и уходивший, он имеет душу, готовую пасть снова во имя Праматери.

— Жаль, — шепнул Гленн и всадил кинжал Норану в грудь. Лезвие прошло насквозь. Перепуганная женщина разжала руку, его держащую, отпрянула, не справившись с первой реакцией отвращения перед кровью. Гленн сам подхватил ребенка и аккуратно положил на пол. Женщина начала пятиться, пока не уперлась спиной в колыбель навзрыд кричащей Инны. Плач ребенка неизменно привлечет массу внимания, успел подумать Гленн.

Женщина заверещала, схватившись за голову. Но прежде, чем успела что-то понять, Гленн возник перед ней и твердым жестом, обхватив голову, повернул до рокового хруста.

Потом опустился перед Нораном на пол. Несчастный ребенок с трагической судьбой. Гленн прижал к губам тыльную сторону ладони, ощущая, как к горлу подкатывает непреодолимая тошнота, а к глазам — слезы.

Милый маленький Норан… крохой, он сидел на коленях Линетты, болтая ножками, и улыбался им, когда они гуляли вместе, полубеззубым ртом и самыми лучистыми и счастливыми в мире глазами. Именно в те моменты Гленн ловил себя на мысли, что в его идеальном будущем они с Линеттой вот также сидят на скамье внутреннего двора Кольдерта, на руках у нее их солнышко-дочка, а сын с Нораном чуть поодаль, упражняются на мечах или просто дурачатся. Когда-нибудь, может, их с Линеттой сын стал бы для Норана таким же другом, каким был для Тройда сам Гленн. А может, с их дочерью Норан в Нэлейм в день посвящения, принятого из рук деда-друида Таланара, провел бы первую ночь с женщиной. Почему нет, в Нэлейм случается священный брак…

Сколько тогда было мечт, сколько надежд…

Таланар больше не посвятит в служение Всеединой ни одного мальчика, а Линетта никогда не возьмет за руку, не подарит дитя. И Норан никогда не станет королем-другом ребенку, которого он, предатель Тройда, мог бы иметь.

Гленн глубоко вдохнул и стер с лица слезы. Он вытащил кинжал из маленького тельца, вытер о рукав, и убрал за пояс. Нащупал на шее Норана подвеску из сосновой смолы, какую надевают мальчику при посвящении Наина Моргот — обряда защиты и верности долгу. Хотя Норан был слишком мал, чтобы пройти инициацию, Таланар подарил когда-то ему этот знак, а Шиада вплела молитвы. Удгар заслужил право иметь хоть что-то от первого и единственного внука на память.

Чувствуя себя последним ничтожеством, Гленн спрятал подвеску запазуху, взял, осторожно, как мог, на руки розовощекую Инну и, применив все жреческие силы, заставил ребенка уснуть. Дети очень чувствительны, а потому не только видят и понимают больше, чем все взрослые, и легче поддаются чарам.

Гленн принял вид тучной уставшей женщины, ищущей пристанища и работы, чтобы прокормить единственную дочь, отец которой — торговец глиняными горшками — был убит каким-то бородатым старовером на перекрестке по дороге. Их дом разграбили и даже то немногое, что она могла бы продать после смерти мужа — разгромили все… Да снизойдет карающий огненный меч Господень на головы тех, кто…

* * *

Шиада плыла мимо темниц тенью.

То, что никогда прежде она не видела короля Удгара, ни капли ее не смущало. Отыскав тюремщика, она подобралась со спины, и будто собственными призрачными руками подняла с насиженного места. В подпитии, заносчивый, с отвратительным смехом, начальник тюремной стражи поднялся под недоуменные взгляды подчиненных.

— Эй, ты чего?

— Пойду отолью, — чужим голосом произнесла Шиада.

— В чью-то камеру?

— А то.

— Я с тобой.

— И я. Хочу посмотреть, как кто-нибудь помочится в миску папаши Удгара.

Остальные тоже поддержали: шутка показалась достойной.

Шиада рукой начальника стражи схватила за грудки ближайшего парня:

— Хорошего понемногу. Ты со мной, остальные достаньте еще эля. И приведи ту толстушку с кухни, — Шиада быстро нашарила в памяти тюремщика образ зазнобы, — у меня, кажется, встает.

Убедительности ради, Шиада заставила мужчину, чьим сознанием управляла, подержаться за промежность, демонстрируя правдивость слов.

— Расскажешь потом, какая будет рожа у Удгара, когда командор нассыт ему в чашку.

— Точно, — отозвался парень — совсем щеголь, с обветренной красной кожей.

Они двинулись к нужной камере — Шиада настойчиво внушала, что нужно открыть именно камеру короля Удгара и никого другого. Ни голоса отвратительных желаний в головах спутников, ни запах сырости в тюремном тоннеле не могли сбить ее с цели.