Госпожа Женни Трайбель, или «Сердце сердцу весть подает»

- Неуклонно,- повторил Вилибальд, оставшись один.-Модное словцо, проникшее даже в трайбелевскую виллу… Впрочем, моя приятельница Женни, надо отдать ей должное, точно такова, какою была сорок лет назад, когда потряхивала своими каштановыми кудерьками. Она уже в ту пору питала склонность к сентиментальному, но предпочтение все же отдавала флирту и взбитым сливкам. Теперь она, правда, раздалась в ширину да понабралась образованности, вернее сказать, того, что у людей принято называть образованностью, да еще Адолар Крола исполняет для нее арии из «Лоэнгрина» и «Тангейзера». Кажется, это ее любимые оперы. Поистине, ее матушка, добрая фрау Бюрстенбиндер, сидючи в бакалейной лавке, знала, что делает, когда с извечной женской мудростью наряжала свою дочь, как куколку. Нынче куколка стала коммерции советницей и может себе позволить решительно все, даже словцо «неуклонно». Идеальный образец буржуазки.

Тут профессор подошел к окну, приподнял жалюзи и поглядел, как Коринна, усадив советницу, захлопывает дверцу кареты. Еще один, последний обмен приветствиями, в котором с кисло-сладкой миной принимает участие и компаньонка, и лошади берут с места и медленной рысцой трусят в сторону Шпрее, потому что на узкой Адлерштрассе трудно развернуться.

Поднявшись наверх, Коринна сказала:

- Папa, ты не будешь возражать? Я на завтра звана к Трайбелям. Там будет Марсель и какой-то англичанин, которого зовут Нельсон, ни больше, ни меньше.

- Я? Боже сохрани! Как я могу возражать против того, чтобы человек развлекался? Я ведь надеюсь, ты там развлекаешься?

- Конечно, развлекаюсь. Какая-никакая, а перемена. Все, что может сказать Дистелькамп, и Рикдфлейш, и маленький Фридеберг, я уже наизусть знаю. Но что может сказать Нельсон,- ты только подумай, Нельсон! - я покамест не знаю.

- Едва ли что-нибудь умное.

- Не беда. Я порой так скучаю по глупостям!

- Это бывает, Коринна.

Глава вторая

Трайбелевская вилла была расположена на большом участке земли, протянувшемся от Кёпникерштрассе до берега Шпрее. Раньше у самой реки стояли только фабричные здания, в которых ежегодно производилось великое множество центнеров железисто-кровяной соли, а позднее, после расширения фабрики - едва ли меньшее количество берлинской лазури. Но после войны семидесятого года, когда в страну потоком хлынули французские миллиарды и грюндерские идеи вскружили даже самые трезвые головы, коммерции советник Трайбель нашел, что его дом на Старой Якобштрассе, хотя и построенный не то Контардом, не то - по другой версии - самим Кнобельсдорфом, не соответствует более ни его положению в обществе, ни духу времени, а потому и выстроил себе на фабричной территории модную виллу с небольшим палисадником впереди и большим садом, почти парком, позади дома. Вилла имела два этажа, первый - несколько приподнятый над землей и второй - долженствующий изображать бельэтаж, но из-за низких окон скорей походивший на мезонин. Здесь Трайбель жил вот уже шестнадцать лет, и все шестнадцать лет не переставал удивляться, как это он раньше мог жить на Якобштрассе, захудалой, начисто лишенной воздуха улице, и все из-за «общего с Фридрихом» архитектора (да и то по непроверенным слухам); его супруга Женни в известной мере разделяла эти чувства. Конечно, близкое соседство фабрики при неблагоприятном направлении ветра давало о себе знать, но северный ветер, нагонявший облака дыма, случался нечасто, и от хозяев требовалось лишь одно - не устраивать в такие дни приемы. Помимо того, Трайбель с каждым годом заставлял выводить фабричные трубы все выше и выше и тем немало способствовал устранению первоначального недостатка.

Обед был назначен на шесть, однако уже за час до срока фургон от Хустера, с круглыми и четырехугольными корзинами остановился перед чугунной решеткой ворот. Госпожа советница в полном параде наблюдала из окна своего будуара за этой сценой и, как всегда, была не без оснований ею шокирована. «Как мог Трайбель упустить из виду, что нам нужен еще один вход! Стоило ему тогда прикупить хоть четыре фута земли от соседнего участка, и у нас был бы специальный вход для поставщиков. А теперь любой кухонный мальчишка топает прямо через палисадник, будто и его тоже пригласили. Смешно и претенциозно, мы словно хотим показать всей Кёпникерштрассе, что устраиваем нынче обед. Кроме прочего, глупо без нужды давать пищу людской зависти и социал-демократическим чувствам».