Дома у Алфёрова оказалась только его мать, которая приходила по будням сидеть с ребёнком. Когда Мирослава рассказала ей, что интересуется Эдуардом Твердохлёбовым в связи с убийством его отца, пожилая женщина долго охала и сокрушалась. Она подтвердила, что её сын в подростковом возрасте и даже позднее общался с Эдиком. Сначала, по словам матери Александра, у Твердохлёбовых была замечательная семья, вот только Розалия Павловна сильно баловала сына, чем и испортила его. Потом семью оставил отец, и Эдик совсем с катушек слетел. Тут-то Саша и перестал с ним общаться. Общих интересов у них к этому времени уже не было. Саша учился, работал, потом нашёл себе хорошую девушку и женился.
– Теперь я им с Оленькой помогаю за детьми присматривать, – проговорила женщина. – Но если вы непременно хотите поговорить с Сашей, я могу дать вам его телефон. Не сомневаюсь, что он согласится поговорить с вами.
– Буду вам очень благодарна, – сказала Мирослава.
Александру Алфёрову она позвонила из машины, объяснила, кто она и зачем он ей нужен.
– Мы, конечно, можем встретиться, – удивлённо проговорил Александр, – но я так давно не видел Эдика, что даже и не знаю, чем могу вам помочь, а дядю Никифора мне жаль. Моя мать считает, что это он виноват, что судьба Эдика пошла под откос, но я с ней не согласен.
– Почему?
– Потому что Розалия Павловна с самого детства во всём потакала сыну, вот он и вырос таким.
– Каким?
– Считающим, что ему все всё должны. А жизнь устроена совсем иначе. Я пытался образумить Эдика, говорил ему, что он уже большой мальчик и пора думать своей головой и самому строить свою жизнь. Но он разозлился, заявил, что не желает горбатиться всю жизнь на чужого дядю, как некоторые идиоты, имея, конечно, в виду меня. Я тоже обиделся и сказал, что стыдно такому лоботрясу сидеть на шее у отца с матерью, ноги-то уже по полу возятся. Тогда Эдик послал меня куда подальше, и больше мы с ним не виделись.
– Что ж, спасибо вам, Александр, – сказала Мирослава.
– Не за что, если понадоблюсь ещё зачем-нибудь, звоните.
И они распрощались, вполне довольные друг другом.
Мирослава решила отложить разговор с Метёлкиной на завтра. Начиналась метель, и она решила вернуться домой, пока совсем не распогодилось. Пока она ехала по дороге в направлении из города, ветер ударял в бок автомобиля, а когда выехала на шоссе, он принялся бросать пригоршни снега на лобовое стекло. Мирослава смотрела на непрерывную работу дворников и думала о том, что к вечеру шоссе завалит снегом. Если метель прекратится хотя бы к середине ночи, то техника к утру расчистит дорогу. А если нет, то, пожалуй, она и завтра не доберётся до Варвары Метёлкиной.
Въехав на свою территорию, Волгина заметила следы от шин, уже полузанесённые снегом. «Кого это принесло, – подумала она, – в такую погоду». Новых клиентов они не ждали, так как не брались за новое дело, пока полностью не раскрывали прежнее. Тётя с дядей и друзья о своём приезде предупреждали заранее. Даже если они не могли дозвониться до неё, Морис всегда был в курсе и умудрялся найти возможность предупредить её. Только войдя в дом, она поняла, почему он ей не позвонил – потому, что приехал Шура Наполеонов. А Шура был не просто другом, а почти что частью их странного семейного союза. Так что предупреждать о его появлении было не принято так же, как оповещать о заходе или восходе солнца.
Но Мирослава всё-таки решила выразить своё удивление:
– Ты не на работе?
– Где твоё здравствуй, мой любимый и родной?! – выразил своё возмущение Наполеонов.
– Здравствуй, Шурочка, – улыбнулась Мирослава.
– Здравствуй, Славочка, – буркнул Наполеонов в ответ.
– Так почему ты не на работе?
– Я что, каторжный, что ли? – вознегодовал Шура. – Я и так без выходных пахал, как папа Карло, целую неделю.
– Бедняжка, – она подошла к нему, прижала к себе его голову и чмокнула в макушку.
– Пусти! Задушишь, – завозился он в её объятиях.
Освободившись, плюхнулся на диван и обратился к коту, призывая его к солидарности.
– Слышь, лохматый! Если ты маленький, то тебя может хватать, таскать и тискать любая дылда.
Дон зевнул, показывая всем своим видом, что он не разделяет его взглядов.
– Да чего с тобой разговаривать, – обиженно отмахнулся от кота Шура.
Морис и Мирослава одновременно фыркнули и переглянулись.
– Вы вместо того, чтобы хихикать, – проговорил Наполеонов укоризненно, – лучше бы помнили о безукоризненном соблюдении принципа Бабы-яги.