Гость Дракулы

Что ж, то явно было правдой, и я уступил требованию, сказав, что изо всех сил постараюсь их позабавить. Только мне надо минутку подумать, с их позволения. С деликатностью, присущей ирландцам, эти добрые люди начали беседовать друг с другом, якобы оставив меня в покое, как я того хотел. Дэн улыбался всем вокруг с сознанием, что его усилия вот-вот увенчаются успехом, и заметил ради всеобщего блага: «Представьте только: на тех поминках, о которых я вам рассказывал, был один странный момент – все девушки на сцене одна за другой подходили и целовали покойника!»

Раздался всеобщий ропот недоверчивого изумления, и девушки начали перешептываться и отбиваться от тех мужчин, у которых сидели на коленях.

«От тебя не убудет, Кэтти!» – заметил один молодой парень сидящей рядом с ним девушке, но она резко ему ответила: «Этот обычай был бы хорош для тебя, дружок, потому единственный твой шанс получить поцелуй – лежать в гробу!»

Последовали невидимый щипок и звонкая пощечина, от которой у любого менее крепкого человека, чем этот молодой ирландец, голова болела бы весь день. Было ясно, что все говорили обо мне, так как следующие замечания касались меня и моей работы.

«Подумать только! Какая интересная вещь эти представления! – сказал один мужчина. – Я видел одно на ярмарке в Лимерике. Там выступали куры и выглядели довольно мило».

«А я однажды видел, как человек на ярмарке в Баллинаслоу Хейфере извлекал музыку из ящика, и с ним была обезьянка, одетая генералом!»

«А я видел собак, которые взбирались по лестнице, и притворялись мертвыми, и прыгали через обруч на высоту твоей головы. Интересно, сэр, – обратился ко мне раасказчик, – вы не могли бы немного попрыгать через обруч? Имейте в виду, смотреть на это очень забавно, и бедняжке вдове такое очень помогло бы».

Я не мог вынести подобного; чересчур унизительно было сравнение нашего Искусства с трюками кур, обезьян и собак, будто мы все равны. Но у всех говоривших были такие добрые намерения, что я решил исполнить для них комическую песенку и спел «Ты там, Мориарти!»[13], насколько хватило способностей. С точки зрения актерского мастерства это был успех, хотя песенка прославляла полицейских и была, как я понял, когда уже начал ее петь, совершенно неподходящей к событию. Добрые ирландцы оказались великолепными слушателями, и, начав их развлекать, я почувствовал, что могу всецело им довериться, поэтому продолжал и старался изо всех сил. Но до чего же ужасно сперва было стоять там, смотреть на мертвеца в гробу и видеть вдову с опухшими от слез глазами, распятие, цветы и поминальные свечи. И это перед ними я пытался ломать комедию! Это было самое ужасное, что я испытал в жизни и испытаю когда-либо впредь. Сначала я чувствовал себя извергом, хамом, негодяем и зубоскалом одновременно. Фактически могу сказать, что в именно в тот ужасный момент я понял, что значит быть трагиком! И, лишь увидев, как вдова медленно отняла от лица передник, а ее несчастные, измученные глаза ярче блестят сквозь слезы, я начал понимать, насколько благотворна цель поминок. Под конец я продекламировал им «Шеймуса О’Брайена»[14], и веселье разгорелось, как лесной пожар.

Так мы встретили рассвет. Когда серый свет просочился в узкие окна и открытую дверь, а догорающие свечи стали выглядеть жалко, мужчины уже клевали носом, а многие девушки крепко спали в их объятиях, положив головы на плечи кавалеров, обтянутые ворсистой байкой, и приоткрыв во сне алые губы. Я тоже ужасно устал к тому моменту, когда вышел из дома и отправился обратно в Феней на повозке с сеном, запряженной осликом, но я чувствовал, что мои усилия не пропали даром: большая компания друзей – а теперь они стали мне настоящими друзьями – отправилась провожать меня до проселочной дороги. Бедная вдова с благодарностью смотрела мне вслед и махала рукой из открытой двери, освещенная первыми розовыми лучами восходящего солнца, сулящими проблеск надежды.

Когда стихли аплодисменты, администратор встал и произнес:

– Дамы и господа, прежде чем мы продолжим, я хочу увидеть одну вещь: как два моих добрых друга пожмут друг другу руки. Два очень хороших человека, два лидера и представителя великих направлений в искусстве, которое всем нам дорого и представлять которое – наше призвание: трагедии и комедии. Я не считаю это таким уж необходимым, так как в тесном сотрудничестве, обусловленном нашей работой, мы можем безжалостно поддразнивать друг друга. Но здесь присутствуют несколько посторонних людей, вот эти джентльмены, – тут он указал на железнодорожников, – и они наши гости. Мне бы не хотелось, чтобы они подумали, будто осыпание друг друга пассажами, полными иронии и сатиры, которое только что имело место между двумя опытными представителями трагедии и комедии, нарушает их добрую дружбу.

Оба упомянутых актера признали справедливость его слов, встали и протянули друг другу руки.

– Остряк, старина, пью за твое доброе здоровье и твою семью, и пусть они будут здоровы и благоденствуют, – произнес трагик.