Гость Дракулы

Он произнес эти слова очень почтительно, а в его манерах чувствовались доброта и обаяние, свойственные ирландцам, поэтому я ответил со всей доступной мне сердечностью, что постараюсь, и спросил, как я могу это сделать. Лицо молодого человека просветлело, и он ответил:

«Сегодня у нас поминки. Настоящие поминки, ваша честь, в Кенаге, неподалеку, и вдова просто ужас как горюет. Если бы можно было как-то развлечь ее на поминках, это бы ее немного подбодрило. У нас народ простой, сэр, все местные парни и девчонки, но будет полно виски и табака, и, если бы пришел такой знатный человек, как вы, ему все были бы рады».

Это решило дело! Для того, кто принял меня за знатного человека, я был готов сделать что угодно! Говорю вам, нужно некоторое время таскаться по тем местам, где мы ездили, и сносить презрение, которым там награждали актера во времена моей молодости, чтобы в полной мере оценить влияние таких слов на нашу самооценку. Я сказал приятелям, что иду на местную вечеринку, так как не хотел сразу ронять свое достоинство, и отбыл вместе со своим новым другом. Мы поехали на повозке без рессор, запряженной осликом. Впрочем, какова дорога, такова и карета! В повозке лежала связка соломы, и сидеть мне было довольно удобно, за исключением тех моментов, когда колеса попадали в необычно глубокую колею – тогда меня подбрасывало так, что я не мог удержаться от крика.

В конце концов мы остановились напротив маленького домика, стоявшего ярдах в ста от дороги. Свет лился из окошек и открытой двери и казался очень ярким в сплошной темноте ночи. Как сумел, я стряхнул с себя солому и слез с повозки. Из темноты, подобно демону-привратнику, появился мальчик и увел ослика с повозкой. Казалось, он растворился в пространстве, потому что, когда они исчезли в просвете живой изгороди, колеса тут же перестали стучать по мягкому дерну. Мой друг предупредил: «Осторожно, сэр! Тропинка немного неровная!»

Он был прав, так и было! По пути я с трудом, спотыкаясь, преодолел, по-видимому, русло ручья, усыпанное странными, бугристыми валунами. Мы подошли к дому, и свет из него несколько разогнал тьму, а когда мы приблизились к выступающему крыльцу, белый овал открытой двери справа заслонила фигура человека, который вышел нас встречать. Это была пожилая женщина с седыми волосами, в белом чепце и в черном платье. Увидев мою одежду, она присела в реверансе и сказала с достоинством, присущим большинству ирландских женщин в моменты сдержанности и всем добрым женщинам – в горе: «Добро пожаловать, ваша честь. Сердечно вам благодарна за то, что посетили наш дом в минуту горя!»

«Да хранит вас всех Господь!» – произнес мой чичероне[11], снимая берет.

Я повторил это приветствие, чувствуя в горле некоторое стеснение, и мы вошли в дом вслед за женщиной.

Комната была приличных размеров, потому что я попал не в крестьянскую хижину, а в довольно большой фермерский дом. Внутри сидело человек тридцать-сорок мужчин и женщин, старых и молодых. Почти все мужчины курили, некоторые – короткие трубки, черные, как ваша шляпа, другие – длинные, глиняные, явно взятые из груды, которая лежала на столе рядом с большим батоном лимерикской халы. Табак был крепким, как и легкие курильщиков, поэтому в комнате стоял плотный дым, и его кольца колебались каждый раз, когда порыв ветра влетал в открытую дверь. В очаге горела огромная куча торфа, над которой висел громадный черный чайник, пыхтящий паром, как локомотив. В воздухе висел аромат пунша из виски – несколько больших кувшинов этого напитка стояло в разных местах комнаты. Гости пили из самых разнообразных сосудов: стеклянных, глиняных, жестяных и деревянных; каждый из них, по-видимому, принадлежал всем сразу, так как время от времени его хватал тот, кто сидел ближе. Так как сидячих мест для стольких людей явно не хватало, многие женщины, как старые, так и молодые, сидели на коленях у мужчин – с самым безразличным видом и совершенно благопристойно.

Мой чичероне, которого со всех сторон окликали именем Дэн, взял со стола трубку и набил ее. Одна из девушек, вскочив со своего «живого табурета», щипцами достала из огня кусочек горящего торфа и протянула ему, чтобы он прикурил. Потом Дэн глотнул пунша из ближайшего сосуда, обвел взглядом комнату и повторил приветствие: «Да хранит вас всех Господь!»

Сама вдова силой усадила меня в кресло, которое для этого освободил могучий на вид молодой парень, на каждом колене у которого сидело по девушке. Затем она подала мне порцию горячего пунша в одном из немногих стеклянных бокалов без ножки, который вытерла краем своего передника перед тем, как наполнить. Еще она дала мне трубку, табак и сама принесла кусочек горящего торфа для трубки, когда я ее набил. Это было явным проявлением учтивости к чужаку – долг, которым, несмотря на горе, нельзя было пренебречь.