Гость Иова

— Например, всем известно, что некоторые занятия не годятся для молодых парней. Ну хотя бы продавать гороскопы. Парня его лет, торгующего гороскопами, осмеяли бы. А калеку? Калека — другое дело, его легко оправдать. Он может продавать гороскопы, лотерейные билеты, освященные просвирки, никто его не осудит.

— Я предпочел бы, — сказал старик, — чтобы он продавал брошюры и журналы.

— А почему бы и нет? Почему бы ему не продавать брошюры и журналы? По-моему, товар очень ходкий и легко сбывается на ярмарках.

— Превосходный товар! Мне думается, такое занятие Жанико больше других подойдет.

Столяр снова вернулся к работе и, склонившись над рубанком, добавил:

— К тому же не забудьте, что у калеки иная жизнь, чем у остальных. Меньше женщин, меньше попоек, ему, бедняге, такое не под силу. А ведь если рассудить хорошенько, от этого только экономия.

— Правильно, — согласился Анибал. — Тем более что для такой торговли поначалу и денег-то не много потребуется. Достаточно только отобрать подходящие брошюры, рассказывающие о наиболее достоверных, наиболее правдивых историях. Но и в этом не будет трудностей, я-то всегда рядом…

Закрывшись в мастерской, старик и столяр терпеливо мастерили костыль для Портелы, тот самый, с помощью которого ему предстояло зарабатывать себе на хлеб. Рубанок скользил по белой древесине, над верстаком звучали бодрые слова, и в глазах Анибала появлялся утраченный блеск. Они становились такими же зоркими и проницательными, как во время охоты на куропаток, когда у него еще было ружье.

XXVII

Отель на берегу моря, восход солнца. Галлахер, капитан с козлиной бородкой, курит у окна свою утреннюю сигарету.

Гостиница еще спит, покачиваются на волнах рыбацкие суденышки с зажженными фонарями, застигнутые в бухте первыми лучами солнца. Море колышется лениво, безмятежно, и славный капитан вспоминает в чужом краю о других берегах и других путешествиях.

«Эта маленькая страна, — написал он жене в Каламазу, штат Мичиган, — на всем своем протяжении представляет собой пляж, в чем ты можешь убедиться, взглянув на хорошую карту. Достаточно, если я скажу тебе, что береговая линия простирается с севера на юг более чем на пятьсот миль и песок здесь на редкость мелкий, я нигде подобного не видел, даже в Италии. Подумай, как чудесно было бы провести в этой стране отпуск вместе с детьми! Жизнь тут дешева и спокойна, и португальцы, хоть они и не очень веселые, народ гостеприимный. Поверишь ли, darling[20], я начинаю всерьез подумывать над этим…»

Письмо, уже готовое к отправке, в конверте с наклеенными марками, лежит на кровати. Галлахер писал его понемногу, несколько строк каждый вечер, подробно отражая случившееся за день, будто делал записи в бортовом журнале.

«Грешно жаловаться, — можем мы прочесть в одном месте, — на мой страусиный желудок, он превосходно справляется со своими обязанностями. Замечу только, что я постоянно испытываю жажду; впрочем, меня это забавляет. Пари держу, что, останься я здесь еще на неделю, я бы смог выпить целый ящик великолепного bourbon…[21] Сержант (кажется, я тебе уже рассказывал о нем, это тот самый Алабама Джек, что был со мной в Пиаве) тоже начинает ощущать жажду и объясняет это климатом. Я не спорю, но мне кажется, виновата местная кухня, пряная и жирная, как у арабов. Во всяком случае, darling, желудок у меня работает о’кей, на все сто процентов, и никаких нарушений в области печени не наблюдается. Удивительная адаптация, ты не находишь?»

Письмо было закончено накануне, в день отъезда из военного городка. Здесь, в номере, капитан дописал второпях две-три строчки, после того как нанес визит вежливости в южные укрепленные районы; визит этот скорее напоминал прогулку по раскаленным углям, шоссе в дрожащем мареве чуть не плавилось от жары.

— Зона вечнозеленых дубов, — объяснял переводчик, сидящий рядом с шофером. — We аге just going through the real cork country. Look over there, sir; the cork oaks[22], пробковые дубы.

Галлахер повторял за ним, кивая головой.

— Пробочные дубы, пробочные дубы… I see[23], — твердил он, — I see.

Они обогнали цыганский табор, мужчины ехали верхом на косматых осликах, босые женщины шли пешком; потом увидели патрульных Национальной гвардии (таких же, как Леандро); мотоциклистов-полицейских в их грозном облачении; колодцы с журавлями и караван туристов; потом рисовое поле, немного подальше — коров, мирно пасущихся на лугах.

— I see, I see…

Сержант ни в какие разговоры не вступал. Он ехал по своему обыкновению молча и не переставая жевал резинку.