Гость из Альтрурии

— Я не нахожу ничего обидного в словах мистера Мэйкли, — ответил ей альтрурец, — хотя с нашей точки зрения он во многом не прав. Неужели и вас удивляет, — спросил он, обращаясь к миссис Кэмп, — что народ мог положить в основу своей цивилизации такой тезис — нужно жить друг для друга, а не только для себя?

— Вовсе нет! — ответила она. — Бедные всегда так живут, иначе они вообще не могли бы существовать.

— Насколько я понял, именно это и говорил мне вчера вечером коридорный, — сказал мне альтрурец. Затем, обращаясь ко всем присутствующим, он прибавил: — Наверное, даже в Америке больше бедных людей, чем богатых?

— На этот вопрос ответить вам точно не могу, — сказал я, — думаю, однако, что среди людей, решивших самим ковать свое счастье, богатых больше, чем бедных.

— Остановимся на этой формулировке. Если она отвечает действительности, то я не вижу, почему американцы столь непримиримы к альтрурской системе. Что же касается того, существует ли и существовал ли когда-либо альтруизм в гражданском его выражении на деле, то, как мне кажется, нельзя отрицать, что среди первых христиан — тех, что жили непосредственно после Иисуса Христа, и на кого, надо думать, его пример наложил наиболее яркий отпечаток — практиковался альтруизм не менее радикальный, чем тот, что положили мы в основу своего государственного устройства и нашей теперешней экономики.

— Да, но вы знаете, — сказала миссис Мэйкли с видом человека, который выдвигает аргумент, от которого просто не отмахнешься, — от этого пришлось отказаться. Ничего из этого не вышло. Выяснилось, что в культурном обществе такое учение не пойдет, и если хотеть, чтобы христианство развивалось, не нужно слепо следовать его букве. Во всяком случае, — продолжала она, не скрывая удовольствия, которое испытываем все мы, загнав противника в угол, — вы должны признать, что у нас гораздо больше простора для личности.

Но, прежде чем альтрурец смог ответить, в разговор вступил молодой Кэмп:

— Если вы хотите увидеть американские личности в чистом виде, поезжайте в один из наших крупных промышленных городов и посмотрите на заводских рабочих, когда они разбредаются вечером по домам: молоденькие девочки и пожилые женщины, мальчишки и взрослые мужчины, все в хлопковом пуху и усталые до того, что еле передвигают ноги. Так и плетутся эти личности толпой, ничем не отличаясь от стада баранов.

— Без жертв ничто не обходится, — решительно сказала миссис Мэйкли, как будто и себя причисляя к ним. — Разумеется, одни люди бывают поярче, другие посерее. Многое зависит от темперамента.

— А еще большее от ваших капиталов, — возразил Кэмп с дерзким смешком. — В Америке при капиталах можно и личностью быть, а вот без капиталов — трудно.

Его сестра, не принимавшая до той поры никакого участия в разговоре, заметила тихим голоском:

— А по-моему, так ты очень даже личность, Руб, хотя денег у тебя не очень-то много, — и они дружно рассмеялись.

Миссис Мэйкли принадлежала к числу тех неумных женщин, которые должны настоять на своем, даже в ущерб себе.

— Я уверена, — сказала она так, будто говорила от лица всех высших классов, — что среди нас никаких личностей нет. Мы все из одного теста сделаны. Иначе в обществе и не может быть. Если вы начнете чересчур уж выпячивать свою индивидуальность, люди начнут вас сторониться. Это пошло и очень скучно.

— Значит, индивидуальность не кажется вам таким уж ценным качеством? — осведомился альтрурец.

— Оно мне кажется просто отвратительным, — вскричала дама, очевидно забыв, с чего начался спор. — Что касается меня, я бываю по-настоящему довольна, только когда забываю о том, что нужно быть личностью и вообще все эти глупости.

Этим торжественным заявлением инциденту, по всей видимости, был положен конец, и все мы примолкли на минуту, чем я воспользовался, чтобы осмотреться в комнате и отметить с присущим мне литературным чутьем всю простоту и даже бедность обстановки. Здесь находились кровать, на которой лежала больная, у изголовья стол с грудой книг и керосиновой лампой — из чего я заключил, что днем обычно она бодрствует, а ночью в часы бессонницы читает при свете этой лампы. Еще в комнате были деревянные стулья, на которых сидели мы; по чистому полу были разбросаны там и тут овальные и круглые самодельные половички. Еще стоял придвинутый к стене небольшой мелодион. Окна были занавешены бумагой, и, насколько я мог припомнить, никаких маркиз снаружи не было. Над изголовьем кровати висела кавалерийская сабля с портупеей — та самая, о которой я уже слышал от миссис Мэйкли. Я вдруг подумал, что стены этой комнаты, наверное, многое видели, и сказал, обращаясь к больной:

— Вы себе не представляете, миссис Кэмп, как я рад, что мне довелось побывать у вас в доме. Он так типичен, по-моему.

Видно было, что ей приятно это слышать.