— Пока неважно кто автор. Дайте-ка мне родную шестиструночку! — попросил я свою гитару, которая в данный момент лежала на подоконнике рядом с уснувшим котом Чарли Василичем. — Сейчас я вам изображу намёк на тему.
Народ на кухне, узнав, что я буду музицировать, сразу как-то оживился и загудел. Сначала Анюта забрала себе на колени кота, а затем мой сосед Юрий Иваныч дотянулся и до гитары. Нонна отсела чуть-чуть назад, чтобы было куда протянуть гитарный гриф. А Владимир Семёнович посмотрел на меня так ревниво, что мне даже стало как-то не по себе. И я моментально представил, как бы он удивился, если бы узнал, что сейчас прозвучит его же собственная песня, правда пока ещё не написанная, ждущая момента своего рождения. «Так чего тянуть? — подумал я. — Лично мне ждать некогда. Мне сейчас требуется такое кино, чтобы народ валом повалил в кинотеатры, чтобы мальчишки без билетов лезли напролом, словно на экраны вышел запрещённый иностранный детектив».
— Пока названия у песни нет, есть только первые шесть строк, — буркнул я, проведя по струнам. — Музыка является стилизацией под русский народный и цыганский хороводный романс.
— Может, всё-таки оставим мою вещицу? — несмело попросил Высоцкий.
— Не спорь с режиссёром! Ха-ха, — остудил его Савелий Крамаров. — Давай, жги, Феллини.
Я подмигнул Нонне, которая, кстати, прожигала меня своими огромными серыми глазами и, резко ударив по струнам, зарычал:
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю.
Что — то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю,
Чую с гибельным восторгом пропадаю, пропадаю, — на этих словах я краем глаза заметил, как все присутствующие буквально вжались в свои табуретки и стулья, и у каждого в глазах промелькнула горечь от своего тяжёлого детства.
Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее,
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые,
И дожить не успел, мне допеть, не успеть.
Я ещё раз жахнул по всем струнам и резко замолк. Почти минуту полная тишина стояла на нашей коммунальной кухне. Только чёрно-белый кот Чарли Василич, ничего не понимая, крутил своей смешной мордочкой.
— Дааа, — пророкотал Высоцкий, — сильная вещь. Я так никогда не напишу.
— Никогда не говори никогда, — хохотнул я. — И вот тебе, Владимир Семёнович, режиссёрское задание: к 22-ому июля, когда будем снимать эпизод на хате у воров, напиши ещё два куплета песни. Если сочинишь эти куплеты, то песня твоя, — улыбнулся я и про себя добавил, что мне чужой славы не надо.
На следующий день, во вторник 14-го июля к 10 часам утра, на съёмочной площадке в кинопавильоне №2 для съёмки пятого эпизода было готово практически всё. Всё, кроме совести моего ненаглядного ассистента режиссёра Геннадия Петрова. От созерцания двух девушек, которые должны были отрываться в танце в обществе трёх фарцовщиков под звук рок-н-рольной песни Элвиса Пресли «Джони Би Гуд», мои кулаки непроизвольно сжались. Причём к самим милым барышням, внешность которых вполне соответствовала данной роли, я никаких претензий не имел, а вот надрать уши своему другу Генке мне не терпелось прямо при всей съёмочной бригаде.
— Милые девушки, — сказал я, дважды хлопнув в ладоши. — Я верю, что вы умеете танцевать твист.
— Мы ещё польку-бабочку можем, — заявила одна из девиц, у которой была шикарная грудь третьего размера.
Кстати, грудь второй подружки тоже была не менее хороша. Наверное, поэтому Генка-прохиндей клюнул на них и отключил мозг именно в тот момент, когда наоборот мозги требовалось врубить на полную катушку.
— И в польку-бабочку я тоже верю, — я медленно встал со своего режиссёрского стула и вошёл под свет осветительных приборов. — Вы поймите, что человеку, который после трудного рабочего дня пришёл в кинозал, хочется увидеть взрыв эмоций. Посмотреть что-нибудь не бытовое, яркое. В данных предлагаемых обстоятельствах вы — стиляги, которые живут и веселятся на разрыв аорты. Мне нужен самый настоящий дикий танец, танец-протест против существующей социальной системы.
— Антисоветчина нужна, чего не понятно-то? Ха-ха, — хохотнул Савелий Крамаров. — Вот так надо плясать! — гаркнул он и ловко стал выбрасывать попеременно ноги перед собой. — Оп! Оп! Оп! Хааа!
— Это хорошо, это годится. Далее, Владимир Семёнович, — я посмотрел на Высоцкого, который тоже двигался без должного энтузиазма, — тебе начесали кок, словно Элвису Пресли, а танцуешь ты так, как Иосиф Кобзон на фестивале похоронной симфонической музыки.
— Покажи как надо, — буркнул он, — я не возражаю.
— Показываю первый и последний раз! — крикнул я и, забрав гитару у будущего кумира миллионов, встал, широко расставив ноги в стороны, как Элвис Пресли перед ликующей толпой. — Включай музон! — скомандовал я кому-то из съёмочной бригады.