Гость внутри

– Все, Бляев, – сказал зеркалу Леша, поражаясь своему жалкому, дребезжащему голосу. – Хорош. Пора завязывать, а то так недолго и в ящик сыграть. В тот самый. Черный. Только вряд ли его кто-нибудь решит открыть. Ты, Бляев, на хрен никому не нужен. С этого дня никаких таблеток, никакой травки, и с никотином и алкоголем тоже поосторожнее.

Алексей поднял руку и погрозил отражению пальцем. От этого нехитрого движения внутри все перевернулось, неожиданно показалось, что это не он управляет отражением в зеркале, а оно, отражение, грозит ему пальцем! Беляев запаниковал. В голове кто-то злорадно хихикнул, и Леша только потом понял, что не в голове, а это он сам истерично риготнул. Это маленькое, ничего не значащее «хи-хи» стало первым шажочком заявившейся в гости истерики.

Кафель поплыл перед глазами, отражение в зеркале размылось навернувшимися на глаза слезами. Откуда-то изнутри, из глубин, зародился и попер наружу неприятный бессмысленный смех, вырвался на волю не то стоном, не то хохотом. Беляев бессильно повалился на пол.

Новый день оглушил Беляева свежей клубной новостью. Леша пришел, как всегда, довольно бодрым, ему казалось, что он теперь начал новую жизнь, родился заново, от этого на душе было весело, однако веселья не получилось. В поиске кого-то из своей компании наткнулся на Жорку.

Жорка был одним из представителей местного секс-меньшинства, чем гордился и что всячески выпячивал и демонстрировал со всех сторон. Впрочем, особенной оригинальностью он не блистал, потому как быть педиком или лезбиком, видимо, вошло в моду. Всяк трахающийся с себе подобным любыми правдами и неправдами старался это подчеркнуть. Жоржик, как именовали Жорку трахающие его мужики, был вечно канючащим, ко всем домогающимся типичным представителем гомосексуального мира. Кроме того, он любил позанудствовать во всеуслышание, называя это философствованием, что бесило Лешку еще больше.

– Привееет, протииивный, – протянул Жоржик мерзким фальцетом.

– Привет-привет, – отмахнулся Леша, пытаясь пробежать мимо, но не тут-то было.

– Лешенька, ты уже слышал, что произошло? – вцепился в беляевскую руку Жорка.

– Нет, – высвободился Леша. – А что случилось?

– Противный, какой же ты любопытный, – затянул Жора, и Беляев почувствовал непреодолимое желание закатать ему по морде.

Лешка снова попытался пройти дальше, но у Жорика на этот счет были свои планы. Педик снова повис на рукаве, Алексей высвободился мягко, насколько это позволяла врожденная неприязнь к педерастам.

– Куда бежишь, Лешенька? Погоди.

– Ну? Что еще? – чуть не прорычал Беляев.

– Так ты не слышал, что произошло?

– Нет.

– Хочешь узнать?

– Мне до лампочки, – обозлился Леша, разворачиваясь, чтобы уйти.

– Ты знаешь Сергея Олеговича? – быстро выпалил педик.

Беляев остановился. Сергей Олегович, а для него уже просто Серега, был нечастым гостем в клубе, зато одним из ближайших друзей Конрада.

– Знаю, и что? – не понял Беляев.

– Он сегодня умер.

Леша замер, в голове загудело, к этому гулу примешался голос Жорика:

– То есть умер он вчера. А сегодня просто труп его нашли. Милиция и все такое, он отравился. Ты представляешь, такой молодой еще мужик, и так глупо. Конрад расстроенный ходит. Конечно, все здесь не в восторге, но Конрад…

Дальше Леша слушать не стал. Отстранившись от продолжавшего трещать педика, побежал по залам. Надо найти Конрада и выяснить, что на самом деле произошло.

– Отравление, – мрачно повторил в очередной раз Конрад. – Вскрытие было. У него в желудке такое количество серы нашли, будто он с двух сотен спичечных коробков ее настрогал.

– Что?! – поразился Леша. – Сера?!!

– Сера-сера, – передразнил Конрад. – А ты чего хотел?

– Ничего, – промямлил Леша потрясенно. – Но почему же сера…

Перед глазами встал большой, под два метра ростом и весом килограммов в сто пятьдесят, Серега. Сергей Олегович. Да, у него на памятнике будет написано именно так. Кому какая разница, что он был вовсе никакой не Сергей Олегович, а Серега? Кому какая разница, что этот огромный, вечно веселый мужик никак не состыковывался даже с мыслью о суициде? Кому вообще теперь какая разница, что умер здоровый сорокалетний мужик, хороший и жизнерадостный человек? А что осталось? Что останется?

Кучка соплей сейчас и камень на кладбище потом. Камень, к которому редко кто заглянет. Да и кому он нужен на самом деле, этот камень? Камень с серьезным, какого у него никогда не было при жизни, лицом. Камень с сухой надписью «Сергей Олегович» и двумя четырехзначными числами.

«Упокой Господь, мать его за ногу, твою душу, Сергей Олегович. Спи спокойно, можем считать, что отмучился».

– А может, ему так лучше, – пробормотал Беляев. – Смерть – это добро.

– Добро! – рявкнул Конрад. – Добро! Добро. Которое должно быть с кулаками.

Взгляд его затуманился, маг продекламировал дрожащим не то от напряжения, не то от злости и обиды, не то еще от чего голосом: