– Но должен же быть кто-то, кто от тебя не побежит? Кто-то живой…
– Не знаю… – И я подумал о рыжей москвичке.
Адрес, где бывал когда-то, я в принципе помнил. Но почему-то мне показалось логичным заглянуть в клуб.
Это был все тот же дом. Все та же подворотня, тот же подвал. Только что-то неуловимо изменилось. Кажется, ничего не произошло, все осталось прежним. Грязь и запущенность, характерная для среднего питерского дворика. В необходимую мне дверь вела ясно видимая дорожка, проложенная между кучами хлама, битого стекла и невывезенного мусора.
Вот он, «Третий НулЪ».
Но все-таки что-то было не так.
Почему-то я вспомнил, как сошел с поезда и впервые ощутил это нежелание города принимать меня в число своих живых. Город уже тогда увидел во мне нечто несовместимое со своей сущностью и сразу же дал мне это понять. «Ты чужой, ты здесь никому не нужен».
Время научило меня слушаться своих ощущений и внимательно относиться к той тонкой материи, которую многие, за неимением более емкого определения, называют шестым чувством.
Клуб не звал меня, как прежде. Не приглашал. Хотя раньше, даже в темноте, даже пьяный, я всегда находил эту узенькую тропку в заветную дверь.
Но не сейчас.
– Чего мы ждем? – нетерпеливо спросил Егор.
– Не знаю, – ответил я. – Изменилось что-то. Не так.
– Что конкретно?
– Да бог его знает, не могу сказать точно. Как будто не это место.
– Может быть, ты тут днем никогда не был?
– Был, был. И днем, и вечером, и ночью был. Но раньше тут все было будто живое. А теперь пустота.
Мне неожиданно стала ясна разница межлу тем, что было, и тем, что стало. Клуб умер. Теперь, вместо полной жизни квартиры, был гулкий, пустой гроб, где даже мертвеца-то уже не было.
– Ладно тянуть, – подал голос дядя Дима. – Пошли.
– Пошли, – ответил я, зная уже, что увижу внутри.
Ободранные стены, выбитые лампочки, грязь, вонь покинутого помещения.
Однако к действительному положению вещей я, как оказалось, был не готов.
Клуба не существовало.
Причем не существовало уже давно. Передо мной был подвал питерской многоэтажки. Бетон, дыры в стенах, обваливающийся пластами потолок, торчащая ржавчина арматуры и щебенка пола. Тут никогда не было жизни! Я пробегал из помещения в помещение, кричал. Я искал какие-то признаки того, что тут когда-то были люди, когда-то они проводили тут все свое время.
Пусто.
Мертво и пусто.
Я не мог ошибиться и забраться в какой-то другой подвал. Это точно был тот самый адрес.
На всякий случай я выскочил наружу, осмотрел все вокруг, нашел покосившуюся табличку с указанием улицы.
Все было верно.
И все было неправильно.
– Так не может быть! – кричал я. – Не может!
– Ты не ошибся? – спросил меня тогда дядя Дима.
Именно тогда я услышал смех. На какой-то момент мне показалось, что это смеется надо мной недосягаемое небо.
Я обернулся.
В дверях бывшего клуба стоял человек.
Впрочем, нет. Эти двери не вели в место, где могли бы жить люди. Однажды я уже видел нечто подобное. В больнице, за ночь перед побегом. Черная, какой может быть только та, настоящая, темнота. Страшная. И тот, кто стоял в проеме, был под стать этой темноте.
Я узнал его сразу, хотя никогда не встречался раньше. Это он, тот, кто диктовал письмо несчастному психологу перед его смертью. Это о нем Северский сказал: «Ты сука, Беляев, ты знал!» Я знал его. Как мне показалось на тот момент, знал всегда.
– Ну что, Беляев. Я тебя нашел, – сказал он. – А ведь как пришлось постараться. Надеюсь, ты не разочаруешь меня.
И он сделал шаг. Один шаг вперед, но мы оказались лицом к лицу. Мелькающая круговерть, глаза, зубы, губы в улыбке, брови. Все мечется, кружится в каком-то страшном калейдоскопе.
– Я сильно устал, Беляев. Я сильно устал. Это место, Беляев, оно способно уничтожить, оно способно убить кого угодно. И мне было трудно. Да, Беляев, трудно. Но ведь ты мне поможешь?
За момент до того, как упасть, я вдруг почувствовал, что больше не контролирую свое тело. А потом я упал и начал падать, падать, падать. Куда-то в синеву, глубокую, плотную, охватывающую со всех сторон.
– А вот тебе хер, – просипело мое сдавленное горло. Это было так странно. Видеть, но не глазами, чувствовать, но не телом. Быть запертым в клетке тела, которое когда-то было твоим, но сейчас, сейчас перестало тебе подчиняться. Неожиданно я ощутил рядом с собой кого-то еще, даже на какой-то момент показалось, что я различаю лицо, переливчатое, светлое… – Перебьешься.
Я узнал этот голос. Просто раньше я слышал его не иначе как изнутри своей головы. Дядя Дима.
«Вот оно что…» – подумал я и поразился, видя, как в ответ на мои мысли пространство вокруг окрасилось разноцветием радуги.
Дядя Дима умело перехватил Его руку, повернул. Я только успел увидеть удивление в глазах Черного Человека, и он исчез из поля зрения.
– Перебьешься, – снова сказал дядя Дима.
– Какой сюрприз, – пробормотал Черный Человек, поднимаясь с земли. Теперь, когда горячечный страх спал, я смог разглядеть его.