Гостеприимный кардинал

Меме только что выглянул из окна и смотрел на меня, поглаживая бороду. Он по-дружески помахал мне рукой. Я ответил на его приветствие.

Подготовка

Я вижу весы даже своими слепыми глазами.

А глаза я выколол, чтобы не видеть весов.

Антонио Поркиа

Дверь была приоткрыта – я толкнул ее и вошел, бесшумно закрыв дверь за собой.

Я нашел его, как всегда, в кабинете; он сидел на высокой скамейке, склонившись над столом. Его ноги безжизненно свисали из-под широкой ночной рубашки, словно деревянные.

– Как дела, Агелай? – спросил я, приблизившись. – Может, я тебе помешал?

Его голова лежала на чаше старых рычажных весов – грудью и левой рукой он опирался на стол, а правой искал гири, лежавшие рядом. Выбрал одну, повертел ее в руках и позволил ей упасть на вторую чашу, при этом глаза его за очками в проволочной оправе почти выпрыгивали из орбит, стараясь проследить за указателями – двумя свинцовыми головками голубей, покрытыми серебряной краской, которые начали качать своими клювами.

– Оставь ты эти манеры! Знаешь же, что я тебя ждал. Даже дверь открытой оставил, – ответил он сквозь зубы, не оборачиваясь.

– Спасибо, а не думаешь ли ты, что этот твой дружеский поступок был несколько рискованным? – заметил я, нагибаясь, чтобы собрать с пола валявшиеся тут и там листы бумаги, исписанные беспорядочными записями и иероглифами его математических расчетов. – Только представь, если бы вместо меня вдруг на пороге появился нежелательный посетитель! – добавил я и, разложив бумаги на столе, сел рядом с ним.

Он медленно поднял голову с чаши:

– Нет, Прокопий, ты прекрасно знаешь, что твой покорный друг Агелай больше не практикует – он давно препоручил достойным коллегам заботу о своей клиентуре, и никто из знакомых и друзей – кроме тебя – не знает его нового адреса.

– Но ведь мог ворваться какой-нибудь сосед, или курьер, или кто-то, кто ошибся адресом, или не знаю, кто там еще, – настаивал я.

– Совершенно невероятно, что может произойти подобное, конечно, если ты будешь приходить вовремя, как всегда поступал – я должен это признать – поначалу. Однако я с прискорбием отметил, что в последнее время ты все больше опаздываешь. Прикажешь принять эту непунктуальность за проявление нежелания? За скрытое предложение разрыва нашего сотрудничества, объявить о котором прямо ты, быть может, избегаешь? Скажи мне откровенно, ты добиваешься того, чтобы я освободил тебя от сковывающих тебя обязательств?

– Что ты говоришь? Как ты смеешь обвинять меня в отступничестве?

– Но сегодня ты снова опоздал на целый час! – прорычал он, бросив взгляд на стрелки настольных часов, показывающих пять минут восьмого.

Часы резко диссонировали с разношерстной мебелью и безрадостными украшениями комнаты. Их черный металлический футляр (на обороте было выгравировано каллиграфическими буквами: «Совет правления Медицинской школы Рои своему Директору доктору А. Аввакису, 23 апреля 1907 г.») представлял собой восхитительно устроенный микроскопический памятник. Сверху, на широком, искусно украшенном лепными листочками и плодами, полом постаменте была закреплена фигурка, изображавшая голую девушку, вальяжно сидящую на спине львицы.

– Позволь мне заметить, – возразил я, вынимая свои часы из кармана и оставив их с открытой крышкой болтаться на цепочке перед его глазами, – ты несправедлив ко мне, так как времени – как ты и сам можешь увидеть на этом приспособлении для соблюдения пунктуальности, которое я непременно проверяю каждое утро, словно схоласт-служащий Обсерватории, – еще только шесть с четвертью. Твои часы могут быть произведением искусства, но, как я уже тебе говорил, они давно перестали выполнять свою функцию – правильно показывать время. Тем не менее я признаю, что опоздал на четверть часа, потому что из-за сегодняшнего праздника мне было сложно найти машину.

– И откуда взялся этот праздник? – просопел он в раздражении.

– Любой другой человек на моем месте рассердился бы на твое безразличие. Другой ждал бы, по крайней мере, чтобы ты поздравил его и пожелал «долгих лет», а не плел все это.

– Значит, сегодня день великомученика Прокопия? Прости, друг, в голову не пришло. Поздравляю с днем ангела! Будь здоровым и сильным! Я говорю это от всего сердца, безо всякой задней мысли, а не потому что ты мне нужен. Почему же ты мне вчера об этом не сказал? Я бы никогда не заставил тебя приходить в такой день!

– Даже если бы ты мне запретил, я все равно бы пришел.

– Не обижайся, что я вспылил. Я очень устал… я потерял самообладание… – сказал он и снова неохотно склонился к весам. – Пододвинь стул поближе, давай, помоги мне немного. Вот, какая-то гирька на этот раз лишняя. Вон ту маленькую, я думаю, надо убрать.

– Не волнуйся, предоставь это мне. Да ты снова навалил на чашу всю свою шею. Как это опять у тебя получилось? Сначала соберись!