Гости Анжелы Тересы

— А как ты думаешь, что они на это скажут? — спросил он.

Она посмотрела на него с лукавой улыбкой.

— Сначала станут меня попрекать. Будут беспокоиться и бояться, и молиться за нас. Потом утешатся и скажут, что в теперешние времена такое случается даже в самых лучших домах — а месье Стокмар, как говорят, в своей стране очень и очень уважаемый писатель.

Давид улыбнулся. Сам он по отношению к своей семье был в одно и то же время и более лояльным и более сдержанным. Не стал бы распространяться о ней на словах, но большей частью полностью о ней забывал.

Кроме последних недель, проведенных с матерью. Неожиданное воспоминание о ней так резануло его по сердцу, что он побледнел.

11. Горы потемнели…

Горы потемнели, сделались свинцовыми на фоне прозрачного неба. Наступил вечер.

На левом берегу реки лежал город с горящими стеклами окон, на правом раскинулись рощицы деревьев, похожих на пинии, как бы дуновение родных мест для Давида. Но когда они прошли еще немного вперед, тропинка начала подниматься вверх — потому что река в самом своем истоке начиналась с горного ручейка — аромат хвои и смолы смешался с каким-то другим благоуханием, еще более нежным и сладостным. Бальзамическое благовоние древних поэтов.

Люсьен Мари остановилась и глубоко вдохнула напоенный ароматами воздух.

— О! Апельсиновые деревья зацвели!

Она ускорила шаг, заторопилась туда, откуда доносился этот волшебный запах, как ребенок, увидев свой дом, вдруг пускается к нему вприпрыжку.

В ее крови заговорил голос целых поколений, занимавшихся разведением апельсинов. По другую сторону залива, в Провансе, находилась старинная усадьба Вионов. Там она часто и подолгу жила в детстве.

Они приблизились к усадьбе или поместью. Аллея апельсиновых деревьев вела от реки вверх, к едва видневшемуся дому — но ни изгородь, ни калитка не преградили им путь. Они шли по туннелю из благоуханий под белеющими во тьме лепестками; плоды и ветки казались одинаково черными, но кое-где в вечернем свете поблескивали листья, как оконные стекла, отражающие лучи солнца.

Вдали залаяла собака. Они пошли медленнее, им напомнили, что они на частной и, может быть, запретной земле. Какие-то строения или предметы неясных очертаний возвышались перед ними, точно тени, будили их любопытство; но невозможно было определить, что же это такое, что за призраки их окружают.

В затененном деревьями доме в первом этаже зажегся слабый свет. Выглядело это странно и даже драматично — одно освещенное окно в таком большом доме.

Давид взял Люсьен Мари за локоть, и они повернули обратно. Она замедлила шаг, обернулась назад:

— Мы еще сюда придем, хорошо? Завтра рано утром…

Когда они пришли сюда опять, вся усадьба купалась в утреннем солнце. Старый садовник и его помощники срывали с деревьев апельсины.

Всего несколько дней назад здесь была средиземноморская зима — пронизывающий ветер шуршал в песке и в сухих пальмах. Теперь же сияло солнце и в долине царила настоящая средиземноморская весна. Нежные молодые побеги пробивались среди темной вечнозеленой растительности, деревья и кусты покрылись почками, а то и цветами, прямо на голых ветвях. На поле по одну сторону аллеи крестьянин пахал на муле старинным, мелко берущим плугом. Вдоль другой стороны, сбоку, стояли в ряд высокие желтые прутья, связанные по три, декоративные, как бамбуковые копья.

Давид спросил старика по-испански, нельзя ли им пройти дальше и осмотреть усадьбу. Тот не ответил, на лице его появилось такое же упрямое, замкнутое выражение, как у кабатчика Мигеля.

Тогда Люсьен Мари что-то произнесла — целый каскад слов на каком-то странном французском. Давид смотрел на нее с удивлением, — так же как и старый каталонец. Старик что-то переспросил, как будто неуверенный в том, правильно ли он понял, — и потом уже они стали вместе, ощупью, пробираться вперед, и в конце концов нашли, видимо, общий язык, понятный им обоим. Это заставляло их часто смеяться и все время переспрашивать друг друга; в конце концов старик спустился с лестницы и угостил их апельсинами из своей корзины. Люсьен Мари поблагодарила, но спросила на своем удивительном французском, нельзя ли им вместо этого сорвать несколько апельсинов прямо с дерева. В ответ садовник притянул к ним ветку, чтобы они сами, могли их достать.

О квинтэссенция юга, когда ты можешь срывать апельсины с благоухающих, цветущих ветвей!

Люсьен Мари сказала весело:

— Недаром мне все время казалось, что я уже где-то совсем близко, вот-вот начну понимать Консепсьон и всех других женщин тоже… Такое впечатление, что достаточно завернуть за угол — и тогда…

— А на каком языке ты говоришь-то сейчас, на прованском? — с любопытством спросил Давид.

Она кивнула.

— На том самом, на каком обычно разговаривали ребята наших садовников у нас в усадьбе… Мы с Морисом знали его с детства, а потом иногда использовали в качестве нашего собственного тайного языка. И вот теперь вдруг он опять всплыл у меня в памяти, когда я увидела этого старичка с его апельсинами…