Гости с Двины

А странница сидит, как свеча горит,
Слово говорит, что рублём дарит:
—… Да… парусы в зиму сгноила.
И этой напасти мало,
Этой беды недостало.
Молодая жена Горожанка
Мужневых трудов не пощадила,
Промысловую лодью погубила,
Подвела на немую золовку
Ябедой, поклёпом и подмётом…

Горожанка опять зубы явила:

— Враки, враки, враки! Ябеду сказывает и врёт!

А муж говорит:

— Не сбивай, со врак пошлин не берут.

Странница эта опять поёт:

—… Да… промыслову лодью погубила.
И этой кручины мало,
Этого горя недостало.
Коль матери любы дети!
Горожанка дитя не пожалела:
Дитя своё заколола,
Золовкино сголовье зарудила,
Душегубством золовку уличила.
И брат сестре казнь придумал:
Без суда, без сыску, без управы
Руки сестре изувечил,
Навязал на локти младеня
И выгонил сестру за ворота…

Горожанка схватила со стены ловецкое копьё да шибла в певицу. Муж копьё перехватил на лету, бросил в угол, а сам заплакал:

— Правда правда! И у нас то!

И опять стала тишина, только странница поёт:

—… Да… выгонил сестру за ворота.
Побрела кровава, космата.
Шла, пришла на край моря
И к морю немая возопила.
Смерти себе запросила.
На море волны встали,
Как лист земля затряслася…
В море немая урвалася.
Как сноп, её море носило
И в сердце морском переновило:
Была нема и увечна,
Стала цела и здрава.
Запели уста, заговорили,
Руки младеня подхватили.
В живой воде дитя заплавал,
По-ребячьи дитятко заплакал…
Дивны у моря угодья!..
Я бабой-старухой срядилась,
К брату на праздник явилась.

Братанна платок-то сдёрнула да сажу стёрла. Больше слов не надо.

Брат сестру узнал, тут радость неудержимая. Упал сестре в ноги, целует ей руки, уста и очи, к сердцу жмёт своё детище. А Горожанка заскакала собакой да прянула в окно, только пыль свилась в след. Больше Горожанку здесь никто не видал. Да и кто её рад видеть!

И после этого быванья
Брат с сестрой зажили в совете.
Он в море пойдёт — простится,
С моря придёт — доложится.
А Братанна племянника хвалит.
По головушке его гладит.
Дивны у моря угодья!
Слава сердцу морскому!

Гнев

В двинском устье, на острове Кег, стоял некогда двор Лихослава и брата его Гореслава.

На Лихослава пал гнев Студёного моря. По той памяти место, где был «двор Лихославль», до сих пор называется Гневашево. Лихослав был старший брат, Гореслав — младший. Под рукою батьки своего, мореходца, оба возросли в добром промысле. Остарев, отец надёжно отпускал сыновей к Новой Земле. Так же неубыточно правили они торг у себя на Двине. Лихослава и Гореслава одна матерь спородила, да не одной участью-таланом наградила.

Гореслав скажет:

— В морском ходу любо, а в мирском торгу люто!

Лихослав зубы ощерит:

— Нет! В торгу любо, а в море люто.

Отец нахмурится и скажет Лихославу:

— Хотя ты голова делу, но блюдись морскому гневу.

По смерти отца Лихослав отпихнул брата от лодейного кормила. Перешерстил всю лодейную службу, ни в чём не стал с дружиною спрашиваться:

— Я-де на ваше горланство добыл приказ!

И лодейная дружина не любила Лихослава, но боялась его.

Люди ближние и дальние говорили Гореславу:

— Что ты молчишь брату? Зачем ты знание своё морское кинул ему под ногу? Разделись с братом. Батько дом оставил на двоих.

Эти речи Лихослав знает и зубами скрипит.

— Ай, братец! Костью ты мне в горле встал.

Таким побытом[47] братья опять пришли на Новую Землю.

Добыли и ошкуя[48] и песца. Ждали попутных ветров, чтобы подняться на Русь. А Гореслав с товарищем ещё побежал, на остатках, по медвежьему следу. И в этот час с горы пала поветерь, пособная ходу в русскую сторону.

Закружились белые мухи: снег лепит глаза. Гореслав и дружинник кинулись к берегу — берег потерялся из виду. И бежать грубо: в камне одну ногу сломишь, другую выставишь; и мешкать нельзя: знают, что в лодье их ждут и клянут.