— Так зачем же нас гоняли! — Фима доедает последний бутерброд, мнёт просаленную бумагу.
— Слушай, неужели ты всё сожрал? — удивлён Садовский. — Ты же нёс для всех.
— Я задумался, — говорит Фима. — Еда помогает мыслить.
— Значит, так, — говорит Катя. — Алиса видела, что Коля вошёл в этот подъезд. Но никто не видел, что он вышел.
— К тому же в этот подъезд вошёл по крайней мере один из пиратов.
— И тоже не вышел.
— И мы осмотрели все квартиры. С миелофоном, — говорит Боря. — И ни в одной квартире Коли нет.
Они уже вышли на улицу перед подъездом.
— Гляди, там Альбина вернулась, что–то зовёт, — говорит Мила.
Они видят, что на бульваре у скамейки стоит Альбина и машет руками.
— Она что–то узнала!
Все бегут к Альбине.
Но тревога оказалась ложной. Просто Альбина притащила из дома большую корзинку с припасами, постелила на скамейку газеты и зовёт перекусить.
— И из–за этого ты нас звала? — Фима говорит возмущённо, но в то же время уже тянет руку к пирожку.
— Теперь ты подождёшь, — говорит Катя.
Она начинает раздавать пирожки. Груда пирожков тает, и Фима с тоской глядит на них.
Они стоят вокруг скамейки, жуют пирожки, передают друг другу термос с чаем.
— Алиса, ты чего не ешь? — спрашивает Альбина. — Моя бабушка готовила. Она говорит, что умрёт, и рецепт её забудут. Но я её сегодня успокоила. Я рецепт переписала и дарю тебе, Алиса. Пожалуйста, отвези в будущее, отдай там своей маме, пускай мою бабушку будут в будущем хвалить.
— Хорошо, — говорит Алиса и прячет бумажку в карман.
— Но ты же не попробовала!
— Сейчас, — Алиса берёт пирожок.
— Бабушка очень надеется, — говорит Альбина.
— На что?
— Ну я же ей объяснила, что у нас заблудилась одна девочка из отдалённого будущего. Что она проголодалась.
— Вот это зря, — говорит Мила Руткевич, — Неужели ты не понимаешь, что это тайна?
— Бабушка тоже понимает, она сказала…
— А что она сказала? — спрашивает Садовский. — Мне всегда интересно, что говорят бабушки в таких случаях.
— Она сказала — конечно, всё бери, ведь так далеко ехала, а совсем ещё маленькая.
— Алиса, а что если он соврал? — спрашивает Сулима.
— Кто?
— Тот мужчина, во дворе, который сказал, что ничего не видел.
— А зачем ему врать?
— Мало ли какие бывают ситуации? А вдруг его запугали? Или зачитался? Или не заметил?
— Давай я погляжу ему в глаза, — говорит Альбина. — Меня даже хулиганы боятся. Я погляжу в глаза и сразу всё пойму.
— С миелофоном лучше, — говорит Алиса и идёт к дому.
Но идти далеко не пришлось. Именно в этот момент из арки выходит Ишутин в замшевом пиджаке.
— Это он, — говорит Алиса идущей рядом Юльке.
И мужчина тоже замечает Алису. Он явно растерян.
Алиса суёт в ухо наушник, и мы слышим мысль Ишутина:
— «Ещё её здесь не хватало! И других привела. Неужели подозревают? Зачем они на меня смотрят? Ну что я могу поделать…»
Ишутин поворачивает прочь от школьников и спешит по улице. Алиса за ним.
Мысли Ишутина продолжают звучать в миелофоне.
— «Но я же не хочу ни во что вмешиваться! Это их дела. Все они преступники. Да, все… даже если изображают детишек. Главное, чтобы никто не подумал, что я боюсь…»
— Всё правильно, — говорит Алиса. — Он наврал.
— Ну вот теперь я с ним поговорю, — говорит Садовский.
— Погоди, я с тобой, — говорит Фима.
— Всем остаться на местах, — говорит Садовский. — И смотрите смертельный номер.
Садовский припускает за Ишутиным, обгоняет его и спрашивает:
— Простите, вы будете Наполеон Бонапарт?
— Что? Что такое? Какой Наполеон?
И в то же время Алиса в миелофоне слышит мысли Ишутина: «Наверное, намекает, конечно же, намекает… Вот попал! Это точно две банды. И пощады не жди. В милицию бежать? А что я скажу в милиции?»
— Если вы Наполеон, — говорит Садовский, — то должен вас предупредить, что сезон охоты на Наполеонов уже открыт. Со вчерашнего дня. Причём будут снимать шкуру! У вас натуральная замша?
— Хулиган! Типичный хулиган.
Ишутин отбивает руку Садовского и отпрыгивает в сторону. Он вдвое больше Садовского, но его обуял страх.
Мысли Ишутина несутся наперегонки.
— «Живым не уйти! Закричать? Нет, ничего страшного, сейчас же день. Кто–нибудь увидит, меня обязательно спасут. А вдруг, если я буду кричать, они меня… а потом мне уже будет всё равно…»
— Скрытность ещё никого не доводила до добра, — бубнит Садовский, быстро шагая за Ишутиным. — Когда мой дедушка шёл охотиться на Наполеонов, он брал с собой ведро с керосином. Достаточно побрызгать керосином на хвост Наполеону, как тот сдаётся в плен. Но как–то дедушка решил таким образом побрызгать тигра и никому об этом не сказал…
Ишутин совершает круговое движение по улице и влетает во двор через соседнюю арку.
Но на пути его возникает Алиса.
— Тихо! — говорит она. — Кричать не надо. Каждая ваша мысль нам известна.
— Какие мысли! — в сердцах отвечает Ишутин. — Честное слово, у меня нет ни одной мысли.
— Они поймали мальчика? — спрашивает Алиса, показывая знаком Садовскому, чтобы не приближался. Остальные столпились у арки.
— Я не видел… мне угрожали.
Но его настоящие мысли продолжают звучать в миелофоне: «Поймали — не поймали — откуда я знаю? Тащили бесчувственного, это я знаю».