Гостья из прошлого

— О, Яклич, привет! Как жизнь? — и полетел дальше на ходульных своих ножищах, отмахиваясь длинными руками, так что неизвестно как держалась у него подмышкой красная кожаная папка.

Алексей Яковлевич тонко улыбнулся. Ай да замполит! Ай да Пётр Федосеевич! Знаем, и солдаты над тобой давно посмеиваются. Несолидный у Первого заместитель по по-ли-ти-че-ской части. Настоящим заместителем всегда был он, гвардии подполковник Санько, командир седьмого дивизиона. И в это раз, видимо, ему за Первого оставаться на все сорок дней отпуска. Сегодня и приказ должен быть, кстати. А Пётр Федосеевич как скакал жирафом, так и поскачет. Под его, Санько, командою.

Обменявшись приветствиями с сослуживцами — бодренько, с шутками-прибаутками, с умеренным матерком — Алексей Яковлевич занял привычно место: там, где в гражданских автобусах сиживал раньше кондуктор. Достал свежий номер познавательного журнала. К яркой обложке из хорошей бумаги приятно было прикасаться. Кроме кота Трибунала, Алексей Яковлевич питал невероятную слабость к периодическим изданиям: и к толстым литературным сборникам писательских союзов, и к таким вот занимательным, живым путеводителям по экзотическим странам, по сказочно далеким морям, по запутанным тропкам таинственных случаев мировой истории. А всю свою службу, между тем, провел этот человек среди сонных здешних озёр и болот, на объекте, зашифрованном позывным «Маяк» — всю, от зеленого лейтенанта, прибывшего с предписанием из Саратова, до седеющего подполковника. И до пенсии три года, и нет надежд на повышение.

Два его вечных маршрута были: домой, на Полтавщину, и в казахстанские степи, на полигон — стрелять из ракетных комплексов по мишеням. И в Москве-то был он по-настоящему лишь однажды, не считая случаев, когда проездом с эшелоном. Так и живем, как приговаривает Михайлов, его комбат. Он был одним из немногих, кто относился к журнальной слабости командира с уважением и, кажется, пониманием. Журналы с картинками и без них отчасти заменяли другую, как казалось старожилам «Маяка», настоящую жизнь.

Алексей Яковлевич читал про гибель самолета Линь Бяо в небе Монголии до тех пор, пока автобус не заголосил у ворот части. С большим сожалением он оторвался от журнала, спрятал его обратно в «дипломат» и выглянул. Как всегда, «уазик» Первого стоял уже напротив караульного городка, а дежурный офицер сопровождал гвардии полковника Пескарёва по вверенной ему территории. Дежурный согласно кивал при виде неубранных окурков и бумажке, отмечаемых командованием.

«…в рот! Спит твой наряд, а?» — донеслось до автобуса. Шуточки стали затихать, офицеры полезли наружу строиться.

Хмуро послушав, как Пётр Федосеевич докладывает, Первый поковырял ботинком землю и, ни слова не говоря, дважды обошел ряды. Алексей Яковлевич, едва ли не лучше всех знавший повадки Пескарёва, догадался, что не всё ладно в хозяйстве, и…

— Санько!

— Я, товарищ полковник!

— Кто сегодня в карауле?

Алесей Яковлевич всё понял до конца.

— Мои стоят.

— Ты что, правда думаешь, что они стоят?

Алексей Яковлевич по опыту своему промолчал.

— Это они-то стоят, говнюки твои?!

— Вчера заступили.

— Б…! Какая мне разница, когда они заступили? Алексей Яковлевич, чего молчишь? Бойцы твои спят на посту, — Первый побагровел. — Это какой случай у тебя?

— Второй, что ли.

— Третий! Третий за две недели, — Первый без церемоний плюнул в канаву. — Как всё понимать прикажешь?

В строю злорадно помалкивали. Завистников и недоброжелателей у Алексея Яковлевича хватало. Капитан Гафаров на правом фланге ядовито, одними глазами, улыбался. Опять Санько дерут, отличного командира.

— Что они у тебя, положенных часов не спят? Яклич?

— Как же не спят! Своего никогда не упустят, товарищ командир.

Тон разговора немного смягчился. Санько свою командирскую дозу получил, наставал теперь его черед от своего уже имени задавать жизни своим же подчиненным. Алексей Яковлевич перемену эту враз уловил и перешел на неуставное «товарищ командир», которое Первому нравилось.

— Значит так. Со своим джигитом разберешься. Он у тебя на кухне сейчас, посуду моет. Начальником караула займись! Баранов твой сам с сонной рожей ходит, а мы чего-то от солдат хотим, — Первый снова поковырял ботинком землю, стараясь вылущить одну-другую гальку. — И это… на инструктаж караула сам теперь будешь ходить. В крайнем случае посылай зама.

Первый повысил голос.

— Всех касается, товарищи офицеры! Приказ комбрига, ясно? — и после паузы. — Теперь по поводу учений…

Алексей Яковлевич перевел дыхание.

Изнасилование (даже погрубее называли это дело на «Маяке») закончилось. «Ну, мало я драл, — подумал Алексей Яковлевич, пока Первый снова прохаживался, озирая ряды. — Точно говорят: опупели бойцы. Ничего, исправим! Всё в наших руках. А с Баранова пора и по комсомольской линии спросить, как свой долг исполняет старший лейтенант».

Поговорили про учения. Первый повторил всё, что уже раньше слыхали, напомнил о бдительности, снова приведя в пример уснувшего солдата, повторил для закрепления бородатый анекдот и велел разойтись по подразделениям.