Девочка мгновенно послушалась и бросилась ей на шею, прижавшись всем телом, ткнулась губами куда-то между щекой и шеей.
Женщина с нежностью обняла детское тельце.
– Дед столько мне рассказывал о тебе! – восхищенно прошептала ей на ухо девочка.
– Ну, а теперь иди ко мне, – позвал дед.
Девочка послушно прильнула к нему.
«Ласковый зверек», – улыбнулась Женщина.
– Ладно, лапонька, иди играй и маме помогай, – отправил девочку дед.
Дочь с внучкой оставили их вдвоем. Глаза встретились и не отпускали друг друга. Она видела в его взгляде любовь, благодарность и неизбывную грусть предстоящей разлуки… И поняла, что надо спешить!..
Женщина откинула простыню, не обращая внимания на его смущенный протестующий жест, и легла рядом, прильнув к его иссушенному болезнью старческому телу, совсем непохожему на то, какое она помнила и любила…
…И стала Женщина Рекой, и омыла его своими струями, и приняла в себя, и растворила в себе, и понесла в дали дальние, дали светлые, где он снова может стать Королем-Оленем, а она – его возлюбленной Рекой…
Уже сильно завечерело. Ранняя тьма опустилась на Город. Дочь и внучка стояли у окна, высматривая в свете фонарей одна – мужа, другая – отца, задержавшегося с работы.
И вдруг стало тихо-тихо, словно они разучились слышать. Тишина была неожиданно страшной, но длилась она всего мгновение, которое, как выяснилось потом, коснулось всех горожан. А потом будто кто-то облегченно вздохнул, и мир опять привычно зашумел.
Когда мать и дочь, почувствовав неладное, вбежали в спальню, там было пусто. Распахнутое окно размахивало занавеской. Они подбежали к окну, но успели заметить только слабый ручеек света, струящийся от него к Гостинице…
«Она приходила за ним», – подумала Женщина и прижала к себе дочь.
Она знала, где их искать, но ее время еще не пришло.
«Бабушка, – молча пообещала девочка исчезающему ручейку света, – я обязательно стану такой, как ты…»
– Лучше, – прошелестел ветерок занавеской, – лу-у-чше…
А над Городом в ночной тьме неугасимо светился Указующий Перст…
3. МЭР
Уже несколько дней вокруг фантастически громадного здания Гостиницы, больше похожего на телебашню, не ощущалось никакого движения. А информации о завершении или приостановке строительства не было. Не говоря уже о торжествах по случаю открытия. Это нарушало душевное равновесие и… протокол. Конечно, Гостиница не принадлежала Городу, но она была весьма заметной его частью, и это давало городским властям основания рассчитывать на получение своевременной информации. Хотя бы для пресс-службы…
Правда, и прежде на строительстве Гостиницы суеты, сопровождающей прочие стройки Города, не обнаруживалось, что само по себе было удивительно, однако чувствовалось и наблюдалось воочию продвижение дела. Гостиница росла день ото дня, хотя было совершенно непонятно, за счет чего. Никаких строительных кранов, бетономешалок, лесов и прочей строительной атрибутики никто возле строящегося здания никогда не видел.
И, тем не менее, вот оно!.. Тычет своим острием в серое небо, поблескивая даже в рассеянном свете сумрачного дня.
Мэр невольно залюбовался совершенными формами этого неординарного архитектурного сооружения, обреченного быть достопримечательностью его Города.
«Похоже на указку Господа… – подумал Мэр. Впрочем, сам он был закоренелым атеистом, что позволяло ему поддерживать ровные дипломатические отношения со всеми конфессиями Города, оставляя каждой из них надежду спасти его грешную душу. – Нет, пожалуй, – усомнился Мэр в своем образе, – слишком широкое основание для указки… Скорее уж тогда – сталагмит Божий, застывшие слезы Господни… Экое, однако, религиозное настроение… С чего бы это?..»
Мэр не без удовольствия оглядел свое отражение в большом зеркале, стоявшем в углу большого кабинета и служившем ему для контроля за выражением лиц половины сидящих к нему в профиль или отвернувшихся участников заседаний. Чтобы следить за мимикой остальных, приходилось в нужные моменты вставать из-за стола и демократически прохаживаться по кабинету. Правда, до этого доходило редко – большей частью лица были с готовностью обращены к нему.