Читаем Гостинодворцы. Купеческая семейная сага полностью

Гостинодворцы. Купеческая семейная сага

И.И. Мясницкого (псевдоним И.И. Барышева) не зря называли «московским Лейкиным» – оба автора не только писали преимущественно о купечестве, но и делали это крайне остроумно. Между тем и у того, и у другого свой неповторимый стиль, и спутать их невозможно. Лейкин писал хлестко и язвительно, использовал много диалекта и жаргона, чтобы нарисовать яркие портреты современников: обычных людей и чудаков. Мясницкому не чужд лиризм, он красиво описывал чудесную русскую природу, его ирония тонка и изящна, персонажи – выпуклы и объемны, действие в романе – напряженное, сюжетные повороты – неожиданны.«Гостинодворцы» – это настоящая купеческая семейная сага о судьбе нескольких поколений, каждое из которых было заложником сословных условностей. Этот роман по-настоящему затягивает в себя, заставляя сопереживать его героям, несмотря на более чем вековую разницу между временем его написания и сегодняшним днем. Люди не меняются, а человеческую натуру Мясницкий уловил очень точно.

Иван Ильич Мясницкий

Прочее / Классическая литература18+

Иван Мясницкий

Гостинодворцы. Купеческая семейная сага



Часть первая

Отцы

I

В один из чудных майских дней, часов в одиннадцать утра, к Старому Гостиному двору, на Варварке, подкатил вороной рысак, запряженный в дрожки. Бородатый кучер, в надвинутой на глаза хребтовой шляпе и новеньком армяке темно-синего сукна с серебряными пуговицами, ловко осадил рысака у одной из арок галереи и повернул голову в ожидании приказаний хозяина. Из дрожек, слегка придерживаясь за яркий кушак кучера, вышел высокий плотный купец с легкою проседью в волнистой бороде, сказал несколько слов кучеру и, взойдя по ступенькам на галерею, снял высокий цилиндр и набожно стал креститься на церковь Варвары-мученицы. В галерее Гостиного двора кипела жизнь: сновали взад и вперед разносчики, выкрикивая нараспев названия своих товаров, шли артельщики с товарами своих хозяев, придерживая их лямками на спине, бежали мальчишки с чайниками за кипятком в водогрейную, находившуюся в то время – в шестидесятых годах – под церковью Варвары-мученицы, проходили купцы, раскланиваясь с сидевшими на галерее знакомыми и справляясь на ходу об их здоровье; у дверей амбаров стояли артельщики и глазели на улицу, по которой тянулись ломовики, нагруженные всевозможными товарами, и стрелой пролетали купцы, выезжавшие в город из своих домов, разбросанных по всему благословенному Замоскворечью. Только что приехавший купец прошел по галерее, завернул в Хрустальный переулок и остановился у прибитой над дверями амбара вывеской, на которой золотыми буквами по синему фону было написано: «Афанасий Иванович Аршинов». Помолившись на рядскую икону и едва кивнув головой на поклон вытянувшегося у дверей артельщика, он вошел в амбар. Амбар представлял из себя узкую и длинную комнату, выходившую внутрь двора и разделенную на две половины. В первой стояли две конторки, несколько лавок и полок с образцами товара; вторая половина служила складом, где с утра до вечера шла упаковка товара. Около двери, разделявшей амбар на две половины, начиналась лестница в «палатку» с одиноким окном-«аркой», выходившим на галерею. В амбаре были двое: приземистый и пузатенький человечек, лет под пятьдесят, и молодой человек, лет двадцати, сильно напоминавший чертами лица вошедшего бородача.

– «Сам!» – быстро проговорил пузатенький человечек и торопливо схватил кусок товара.

Молодой человек лениво поднял от конторки свою красивую кудрявую голову с темно-синими глазами и посмотрел на вошедшего. Легкая складка легла у него между изящно очерченными бровями, и что-то неприязненное мелькнуло во взгляде, брошенном им на отца. Он еще ниже нагнулся над конторкой и нервно схватился за перо.

«Сам» молча помолился на икону, висевшую над конторкой, поклонился пузатенькому человечку и, едва взглянув на молодого человека, стал подниматься по лестнице кверху. На половине лестницы он остановился и забарабанил пальцами по поручням.

Пузатенький человек вопросительно посмотрел на «самого».

– Кто был? – спросил «сам», сдвигая цилиндр на затылок.

– Да кто же-с, Афанасий Иваныч, – задумался тот на секунду, – да-с, Шугаев был. Спрашивал об вашем здоровье-с… Телушкину пятьдесят кип товара продали, половина на наличные, половина к Крещенской ярмарке-с.

«Сам» кивнул головой и уставился в кудрявый затылок сына.

– Сергей, ты что пишешь? – угрюмо спросил сам.

– Счета Макушеву, папаша! – ответил тот, не поворачивая головы.

– До сих пор написать не мог! Я думаю, за тобой дела-то не бознать сколько. Учили, учили тебя, дурака, и ничему хорошему не выучили.

Молодой человек вспыхнул. Перо задрожало у него в руке и проехало по счету. Он стиснул зубы и разорвал испорченный счет на мелкие лоскуточки.

Аршинов усмехнулся в бороду и совершенно спокойно спросил у пузатенького человека:

– Нового чего, Иван Васильевич, не слыхал ли?

– Ничего-с, Афанасий Иваныч, как есть ничего-с. Впро-чем-с, Веретенкин у Остравецкого пару лошадей за три тысячи купил-с.

– Хороши?

– Сказывают, что оченно великолепны. Хреновского заводу-с.

– Гм… а где же Андрей?

– Андрей Афанасьич у Митягова с Шугаевым чай пьют-с.

– А Иван?

– Иван Афанасьич в Троицкий завтракать пошли-с.

– Когда придет, позови его ко мне.

– Беспременно-с.

Аршинов постоял с минуту молча и, глубоко вздохнув, пошел вверх по лестнице.

* * *

Афанасий Иванович Аршинов происходил из старинного купеческого рода. Его прапрадед Иван Савельич пришел в Москву в лаптях и поступил на фабрику в сновальщики. Спустя двадцать лет у него уже была своя фабрика, которая к концу пятидесятых годов разрослась в громадную фабрику с миллионным оборотом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Смерть сердца
Смерть сердца

«Смерть сердца» – история юной любви и предательства невинности – самая известная книга Элизабет Боуэн. Осиротевшая шестнадцатилетняя Порция, приехав в Лондон, оказывается в странном мире невысказанных слов, ускользающих взглядов, в атмосфере одновременно утонченно-элегантной и смертельно душной. Воплощение невинности, Порция невольно становится той силой, которой суждено процарапать лакированную поверхность идеальной светской жизни, показать, что под сияющим фасадом скрываются обычные люди, тоскующие и слабые. Элизабет Боуэн, классик британской литературы, участница знаменитого литературного кружка «Блумсбери», ближайшая подруга Вирджинии Вулф, стала связующим звеном между модернизмом начала века и психологической изощренностью второй его половины. В ее книгах острое чувство юмора соединяется с погружением в глубины человеческих мотивов и желаний. Роман «Смерть сердца» входит в список 100 самых важных британских романов в истории английской литературы.

Элизабет Боуэн

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика