Гостинодворцы. Купеческая семейная сага

– Сын, Афанасий Иванович! – ответила Арина Петровна, с гордостью глядя на мужа.

– Это хорошо… для фирмы! – проговорил он и тотчас же обратил внимание жены на паутину, висевшую в углу.

За первым сыном, спустя три года, явился второй, а за ним, через такой же промежуток, и третий. Дети росли, бегали в приходскую школу и затем поступали в лавку. Арина Петровна изливала на них всю свою материнскую нежность и не заметила, как состарилась, деля со своими ненаглядными сыночками и радость, и горе.

Любимцем отца был старший, Андрей, точная копия с Афанасия Ивановича, сухой, суровый, но душой и телом преданный делу, за которым он, как выражался сам Афанасий Иванович, издыхал, как собака. Аршинов гордился им и, где только мог, нахваливал сына.

– У меня Андрей – золото! – говорил он, самодовольно поглаживая бороду. – Захочет – на горе грязь сделает!

Женил его Афанасий Иванович рано; Андрею не было еще и двадцати лет, как отец повез его смотреть дочь фабриканта Неплюева; свадьбу сыграли в две недели. Агния Васильевна оказалась кроткой и любящей женой. Она всей душой привязалась к Андрею и, несмотря на его сухость, была уверена, что Андрей любит ее больше всех на свете. Сильно печалило и ее, и старика Аршинова одно обстоятельство: у Андрея не было детей. Это обстоятельство заставляло бездетную молодую женщину ежегодно по нескольку раз ездить на разные богомолья, на которые изредка сопровождал жену и Андрей.

Второй сын Аршинова, Иван, был, что называется, ни рыба ни мясо. И к делу особенно не прилежал и от дела не бегал… Ко всему относился он флегматично, хотя и бывали моменты, когда его, что называется, «прорывало». Иван закучивал, пропадал дня на три, на четыре, затем являлся, как ни в чем не бывало, прямо в лавку и принимал в палатке ужасную трепку от отца.

После «внушения» он неторопливо сходил вниз и, поправляя прическу и костюм, совершенно спокойным тоном спрашивал у младшего брата Сергея:

– Что нового в газетах пишут, Сергей?

– Ничего особенного, – ответил тот.

– И Катков ничего?

– И Катков ничего.

– Тэк-с… Дай-ка «мемориал». Калинкину продали… Васютину тоже… Хорошо-с!.. Значит, я в Лопашев ушел… слышишь ты, ученый?

Тем и кончалось до следующего «прорыва». Такие «прорывы», разумеется, сильно не нравились Афанасию Ивановичу, жившему по строгим традициям отцов и дедов, а он спал и видел, как бы только женить Ивана.

Младший, Сергей, был резким контрастом своих братьев. Чрезвычайно подвижный, приветливый и деликатный со всеми, он обладал удивительно доброй душой и любящим сердцем. С малых лет он пристрастился к книге и плакал, как ребенок, когда его отец взял из школы. Его любознательный ум жаждал знания и света, он мечтал совсем не о той дороге, которая вела из Замоскворечья на Варварку, но суровое veto отца сразу порвало все его порывы и мечты.

Он боготворил свою мать и боялся отца.

Будучи еще ребенком, он уже не любил его, инстинктивно возмущаясь его деспотическим отношением ко всей семье; с того же самого дня, как отец посадил его за конторку в лавке, он почувствовал, что в сердце его родилось новое неприязненное чувство к тому, кто разрушил его планы и надежды.

Братьев своих он ценил по «достоинству», а те платили ему той же монетой, пользуясь всяким удобным и неудобным случаем, чтоб показать ему свое превосходство.

Среди родных, таким образом, Сергей чувствовал себя одиноким, и, если б не мать, которой он поверял свое горе и радости, да не книга, которой отдавал все свободные минуты, – он сделался бы или пьяницей, как его брат Иван, или таким сухарем, как брат Андрей.

– А что же Иван, пришел или нет?! – крикнул из палатки Афанасий Иванович, хлопая на счетах.

– Нет еще, папаша! – ответил Сергей, отрываясь от конторки.

– Что он там застрял… с кем он ушел-то?

– С Петром Федорычем.

– Ну вот… хорошая компания… и отец жулик, и сын мотыга… пошли за ним артельщика.

Старший приказчик мотнул головой артельщику, и тот, сорвавшись с места, моментально скрылся на двор.

– Сергей! – раздался снова голос Афанасия Ивановича.

– Сейчас, папаша…

Сергей положил перо, отодвинул табурет и вихрем взлетел на лестницу.

В палатке за простым столом, придвинутым к самому окну, сидел Афанасий Иванович в очках и прокладывал на счетах цифры.

– Завтра отправишься на фабрику… слышишь? – проговорил Афанасий Иванович.

– Хорошо.

Фабрика Аршинова находилась под Москвой и управлялась, как и большинство фабрик, директором-англичанином. Старик Аршинов наезжал туда раз в неделю, а иногда посылал и сыновей.

– Захватишь деньги и передашь их Джемсу Иванычу для расплаты с рабочими.

– Хорошо.

– Да не потеряй, смотри… денег с лишком тридцать тысяч.

– Не в первый раз возить…

– Знаю, что не в первый, да голова-то у тебя не делом бывает забита… начнешь читать газеты и проворонишь сумку.

– Я в дороге никогда не читаю, папаша.

– И хорошо делаешь. В твоем чтении проку мало: купец должен делом заниматься, а не книжками. И без тебя ученых-то по Москве сотни без сапог шатаются.

– Больше ничего не прикажете? – сделал движение Сергей.