Гостинодворцы. Купеческая семейная сага

Он сразу понял отцовскую механику. Его под благовидным предлогом удаляли на фабрику затем, чтоб он не мешал в Москве сватовству брата, а здесь, на фабрике, посещая ежедневно директора и сталкиваясь невольно с Алисой, он от одной только скуки мог увлечься ею и невольно сделать то, чего хотел старик Аршинов.

– За какого же он меня, однако, дурака считает! – с горечью проговорил Сергей, разрывая на сотни кусков отцовское письмо. – Воображает, что я поверю ему и прельщусь его доверием. Доверие! Хорошо доверие! Быть шпионом директора! Господи! Да когда же, когда я вырвусь из этого проклятого болота! Бежать, бежать без оглядки из темного леса. Идти в дворники, в поденщики, в бурлаки, только бы не знать этих каждодневных оскорблений и подлостей! А Липа? Бедная моя! Что с тобой они теперь делают? Одна, без воли, без защиты. Я, кажется, с ума сойду! С ума сойду! – простонал Сергей, входя в свою комнату и бросаясь на постель. – Надо написать ей! – вскочил он, подбегая к столу. – Пошлю это письмо Аркадию Зиновьичу, а тот передаст его.

– Сергей Афанасьич! – проговорил Андрей за спиной Сергея.

– Андрей? – повернулся тот. – Это ты? Голубчик, я напишу письмо, а ты снеси его на станцию и отправь в Москву.

– Слушаю-с.

– Приди чрез полчаса, не мешай мне.

– Слушаю-с. Только там сичас, Сергей Афанасьич, от ди-лехтура пришли.

– Что ему от меня нужно?

– А как же-с, насчет обеду-с… Кушать просят-с.

– Пошли ты, Андрей, всех их к черту… Слышишь?

– Слушаю-с. Это я могу с удовольствием.

– Скажи, что я занят, сыт и, вообще, не пойду к ним.

– Слушаю-с. Да уж я их вот как уважу, пущай чувствуют, потому Степаныч в большой обиде, готовил вам обед, а вы к дилехтуру…

Андрей повернулся и вышел, размахивая руками:

– Вот тебе и тулуповская повариха, не заладила! Да где ей супротив нашего Степаныча! Не выстоит!

«Дорогая моя! – писал Сергей Липе по уходе Андрея. – Нужно ли писать тебе о том, что я люблю тебя и как люблю тебя. Твое сердце лучше и больше всяких писем знает и чувствует всю беспредельность и глубину моего к тебе чувства. В моей душе, в моем сердце нет ни одного уголка, который не был бы занят тобой, моя неоцененная Липа. Мои губы и во сне, и наяву шепчут всегда только три слова: „Я люблю тебя“. Я счастлив, любя тебя, и хочу быть счастливым на всю жизнь… Неужели ты сама этого не хочешь? Надо бороться, моя дорогая, и биться за свое счастье до последнего вздоха. Впрочем, твое сердце подскажет тебе, что надо сделать для того, чтоб завоевать это счастье. Я верю тебе и жду той минуты, когда мы, может быть, и измученные борьбой, но счастливые, как никто в мире, подадим друг другу руки и скажем друг другу на людях: „Я люблю тебя!“»…

Прощай, мой ангел, мое счастье, моя жизнь. Люблю тебя, верю и схожу с ума от тоски.

Твой Сергей».

Сергей перечитал наскоро письмо и хотел было разорвать его и написать новое, в котором он должен был уведомить Липу о том, что его умышленно удалили на фабрику, но раздумал, вполне уверенный в том, что Липа и без этого поймет махинацию, устроенную их родителями.

Письмо это Сергей вложил в коротенькую записочку к Подворотневу и, отправив его с Андреем, засел обедать.

Ел он мало, едва дотрагиваясь до кушаний. Неотвязные мысли лезли в его голову и расстроили нервы до крайности.

Чтоб развлечься немного, Сергей отправился прогуляться в парк и наткнулся на Алису, которая шла к нему навстречу с букетом луговых цветов.

Волей-неволей он должен был беседовать с ней и затем отправиться к Джемсу Ивановичу на вечерний чай.

Посылая ко всем чертям и директора, и его жеманно улыбавшуюся племянницу, Сергей скрепя сердце просидел, почти не разевая рта, чуть ли не до десяти часов вечера и был рад-радехонек, когда его, наконец, отпустили домой.

– Снес-с, Сергей Афанасьич! – встретил его на крыльце Андрей.

– Спасибо, Андрей. Покойной ночи!

– Баиньки, значит? – справился Андрей, скаля зубы. – Что ж это ж, это дело доброе, спокойной ночи, приятного сна-с!

– Спасибо.

– Никаких приказаний от вас не будет-с?

– Нет, Андрей… Впрочем, если я просплю, разбуди меня пораньше.

– Часов в восемь, что ль-с?

– И в семь можешь, – хочу завтра, если хороший, ясный день будет, прогуляться в Осиповский лес. Говорят, там красивые места есть, а быть не пришлось.

– В Осиповском лесу-с? – с недоумением проговорил Андрей. – Какая уж там красота-с, глушь одна.

– Да?

– И притом ни одного соловья не жительствует, какая уж эта местность!

– Все-таки пройдусь, тебя с собой возьму.

– Покорнейше благодарю-с, только я нонче, накануне, значит, предупрежу Андрея Ефимыча насчет острастки.

– Какой острастки?

– А насчет волосьев-с. А то они, Андрей Ефимыч-то, не разобрамши дела, вскинутся и зачнут взыскивать.

– Ах да, предупреди! – улыбнулся невольно Сергей, вспоминая утреннюю физиономию Андрея.

Андрей пробурчал еще какое-то пожелание своему молодому хозяину и растаял в сгустившихся сумерках вечера.

Сергей лег спать. Он не помнил, когда и как он заснул, но спалось ему скверно.

Всю ночь ему снилась Липа, бледная, с заплаканными глазами; она протягивала к нему руки и молила о защите.