Гостомысл

— Я сейчас все устрою, — сказал Олав, но после секундной заминки спросил: — Где ты желаешь лечь?

— Со свиньями в хлеву, — сказал Готлиб с серьезным выражением на лице. Он желал пошутить.

— Хорошо, — машинально сказал О лав, и тут до него дошел смысл слов Готлиба. — Ты шутишь конунг?

Олав шутки конунга не понял.

Заметив это, Харальд рассмеялся и сказал:

— Конунг, будь осторожнее в своих словах, твои слуги слишком тупые, чтобы понять их скрытый смысл.

— Олав, — укоризненно сказал Готлиб, — неужели ты думаешь, что твой конунг пожелает спать со свиньями в хлеву?

Олав покраснел и, предпринимая попытку исправиться, сказал:

— Желание моего конунга для меня закон.

Готлибу его ответ понравился, и он заступился за Олава:

— Олав — воин. Воинам излишнее умничанье вредит.

— Можно идти, отдать распоряжение? — спросил Олав.

— Иди, — сказал Готлиб, и Олав ушел.

— Олав хороший воин, — сказал Харальд.

— Умники нам ни к чему, — сказал Готлиб.

Через нескольких минут неторопливой беседы на крыльцо вернулся Олав, рядом с ним была Милана.

— Опочивальня готова, — сказала Милана.

Готлиб тяжело поднялся и сказал:

— Проводи, — сказал он.

— Пошли, — сказала Милана и направилась к лестнице.

— Стой! — сказал конунг и обратился к Олаву: — Куда она идет?

— Ты куда идешь? — спросил Олав Милану.

— Так в баню веду, — сказал, несколько растерявшись вопросу, Милана.

— В какую еще «баню»? Зачем? — спросил Готлиб.

— Перед сном помыться, — сказал Милана.

— Зачем перед сном мыться? — спросил Готлиб.

— Чтобы грязь смыть, дух от тела неприятный, — сказала Милана.

— От моего тела — неприятный дух? — удивился Готлиб и обратился к Харальду. — Ты чувствуешь от меня неприятный дух?

Харальд втянул воздух красным носом.

— Морем пахнет от тебя, — вынес он заключение.

— Ну, вот дура, — сказал конунг ключнице, — запах моря самый приятный во всем свете.

— У нашего народа нет глупого обычая мыться перед сном, — гордо произнес Харальд.

— Почему? — спросила Милана.

— Потому что всем известно — что мытье вредно для здоровья, — сказал Харальд.

— Ну да? — с сомнением проговорила Милана.

Краешек губ Миланы дрогнул в едва заметной презрительной усмешке.

— Значит, ты, конунг, мыться не будешь? — уточнила она.

— Моются только дикари! — зло сказал Готлиб, заметив презрительную усмешку.

Ничто не ранит больше всего мужчину, как насмешка женщины. Но такова уж природа женщин, что каждый их взгляд и слово насмешка над мужчиной.

Предания говорят, что бог создал женщину из ребра Адама, однако многие мужчины сомневаются в этом И не без основания.

— Так мыться не будешь? — повторила вопрос Милана.

— Вот пристала! Проклятая баба! выругался конунг и неохотно согласился: —- Ладно, пусть мои слуги принесут воды и протрут мое тело влажной мягкой губкой.

— Для того, кто никогда не мылся, и это подвиг, — сказала Милана и пригласила: — Пошли, конунг, в опочивальню.

Глава 50

Утром Готлиб понял опасность княжеских удобств: солнце давно уже встало, а ему не хотелось вылезать из-под пухового одеяла.

Наложница Хельга прилипла к нему всем телом: ее тело было горячим и липким.

В объятиях наложницы Готлиб чувствовал себя, точно медленно варится в котле с кипящей водой. Надоела она, однако ему лень было оттолкнуть ее от себя.

Так он лежал некоторое время, потом в комнату без стука вошел Харальд и весело прокричал:

— Вставай, конунг, пошли любоваться тем, что наши люди добыли за ночь.

Готлиб скинул со своей груди пухлую руку наложницы.

Хельга приоткрыла один глаз, посмотрела на Харальда и повернулась на другой бок, при этом одеяло сбилось и вызывающе обнажило интимную часть женского тела, что пониже поясницы.

«Зараза»! — подумал Харальд.

Освободившись от женщины, Готлиб сладко потянулся и быстро сел, опустив ноги на половичок рядом с кроватью.

Харальд лукаво подмигнул и спросил:

— И как сон на княжеской кровати?

— Не знаю — эта стерва не дала мне ночью сомкнуть глаза! — Кивнул головой Готлиб на подружку.

Заметив оголенное женское тело, накинул на Хельгу край одеяла.

— Бесстыдница! — сказал Готлиб.

— Мужчины любят бесстыдниц, — сказал Харальд.

— Да, целомудренные жены необходимы для продолжения рода, — проговорил Готлиб. — Но должны же быть женщины и для удовольствия?

Хельга услышав, что разговор касается ее, открыла глаза и повернулась.

Это заметил Готлиб.

— Ты отсыпайся, следующей ночью я тебе не дам уснуть ни на минуту, — сказал Готлиб.

— Хорошо, милый! — хихикнула Хельга и отвернулась.

— Значит, все же нашлось добро у дикарей, — проговорил Готлиб, глядя на длинные, закаменевшие желтой костью, ногти на грязных ногах.

Харальд захохотал:

— А то! И золото, и серебро, и меха... — он чмокнул и облизнул мокрые губы, — а бабы — слаще на свете не видел.

Готлиб кинул взгляд на бледные волосы Хельги, которая, как легко можно было догадаться, и не собиралась вылезать из-под одеяла до вечера.

— Все бабы одинаковы! — сказал он, кривя губы.

— Ну да! — сказал Харальд и, покосившись на голые острые плечи Хельги, заметил: — Только дают по-разному, — и заторопил Готлиба. — Конунг, пошли скорее.