Государь

Ближе к осени во все крупные города Литвы начали прибывать большие торговые обозы от русского Приказа Большой казны, товары которого тут же выставляли в загодя отстроенные просторные лавки. Следом за царскими обозами появились и купцы-московиты, желающие выгодно пристроить уже свой товарец; на интересные вести и сильный запах прибыли тут же потянулись иноземные негоцианты… Впрочем, немалую конкуренцию им составляли сами шляхтичи и магнатерия, словно сороки налетевшие на русские диковинки и предметы роскоши — благо плату за них принимали не только звонкой монетой, но и вообще всем, что росло на полях Великого княжества Литовского. Не брезговали русские приказчики пшеницей и рожью и из других стран, платя за него весьма хорошую цену — отчего многие почтенные зерноторговцы из соседствующих с Литвой земель тут же начали собирать караваны с зерном, торопясь сорвать с московитов побольше звонкого золота. Отметилась массовыми закупками всякого-разного и великокняжеская казна, отчего торговля и политическая жизнь в стране чрезвычайно оживилась; еще больше подстегнул ее Привилей о даровании литовской шляхте поместной земли в наследственные владения… В кои-то веки были удоволены все сословия разом: простолюдины радовались прекращению насильственного окатоличевания и изобилию различных денежных подрядов от великокняжеской казны — одно только устройство дорог и трактов сулило занятость очень многим, и на долгие годы вперед. Торговцы ставили пудовые свечки в храмах во здравие и долгие лета молодого государя, и оживленно совещались на предмет создания купеческой Гильдии: в таком случае подскарбий Волович с милостивого позволения Димитрия Иоанновича обещал будущим гильдейцам широкий товарный кредит. Шляхта… Ну, благородное сословие было довольно по многим причинам, не последней из которых было обретение полных прав на землю. Но это основная масса держателей чиншевых земель и помещиков: а вот ясновельможное панство и магнатерию большерадовало то, что Литва понемногу превращалась в полноценное государство. Раньше все важные новости и указы шли из Кракова, и с подобным пренебрежением (и статусом этаких провинциалов) приходилось мириться, как и с насмешливым гонором надменных польских панов. Теперь же все литовские дела вершились в Вильно, причем не как прежде было заведено, в узком кругу Пан-Рады: нет, молодой государь живо интересовался нуждами своей шляхты и не стеснялся спрашивать совета лучших людей Великого княжества по самым разным вопросам. Повеления и поручения Димитрий Иоаннович тоже раздавал весьма щедро, отчего многие шляхтичи с нереализованными амбициями наконец-то получили верный шанс проявить себя во всей красе: а с прибытием царевны Евдокии надежду на лучшее обрели и шляхтянки, которым теперь стало прилично наезжать в столицу по своим женским делам. Подать какое-нибудь прошение, представить ко двору дочку или племянницу, заглянуть в канцелярию подскарбия на предмет продажи урожая мимо перекупщиков сразу великокняжеской казне, послушать столичные слухи… Все лучше, чем безвылазно сидеть и киснуть в своем поместье!

Довольным было и духовное сословие, заметная часть которого поначалу изрядно опасалась государя-московита. Однако Димитрий Иоаннович оказался не по годам разумен, полностью подтвердив все ходившие о нем слухи: будучи сам православным, он проявлял редкостную терпимость (если не сказать равнодушие) к католикам, протестантам и мусульманам, населяющим теперь уже точно его державу. Восстановление православных храмов и приходов, закрытых при Ягеллонах, было ожидаемо — однако это никак не помешало ревностному лютеранину Радзивиллу начать возводить прямо в Вильно будущий университет, а католическому епископу приискивать в оный толковых преподавателей. Собственно, каноник виленский захаживал в Большой Дворец куда чаще православного митрополита Ионы, и не выглядел притесняемым и гонимым — что ясно видели и прочие знатные католики, весьма успокаиваемые этим важным обстоятельством. Вообще, до недавнего времени единственной большой печалью епископа Протасевича было начавшееся уменьшение его шляхетской паствы: благородные литвины понемногу начали возвращаться в византийский канон. Конечно, было бы глупо ожидать иного с таким ярким примером, восседающим на троне Великого княжества — но в Риме таких оправданий не принимали и не понимали от слова совсем. И будто бы мало было этого, так после усмирения ливонского мятежа и падения Риги на тонзуру главного каноника Литвы упала неудобная обязанность по спасению ливонских пасторов, уличенных в подстрекательстве и прямой измене против молодого правителя. Нелегкая задача! Ставшая еще тяжелее после того, как епископа Валериана не пригласили на малый совет государя и Пан-Рады, доходчиво намекнув церковному иерарху на то, что Димитрий Иоаннович им изрядно недоволен.