Государь

Третьей, и пожалуй, самой малочисленной группой среди беспокойной низовой шляхты были сторонники версии, в которой основным виновником был Гохард Кеттлер — последний ландмейстер недавно канувшего в небытие Тевтонского ордена. Многим в Литве было доподлинно известно, что сей самозванный герцог бывшей Курляндии и Семигалии был весьма милостиво принят и обласкан при польском королевском дворе. Опять же, судя по внезапно запылавшему в Ливонии мятежу вечно-нищих ливонских баронов, круль Юхан весьма щедро отсыпал талеров бывшему магистру Ордена. Были у Кеттлера и иные доброжелатели, нанявшие для него сразу три роты германских ландскнехтов и организовавшие небольшой приток добровольцев из коронных земель самой Польши и курфюршества Бранденбургского…

— Эй, кто там! Факелов поболее, и ковры обмахните… Натоптали уже, ироды!

Во внутреннем дворе каменной громады у подножия Замковой горы внезапно стало очень многолюдно — вот только все эти новые люди как один позвякивали чернеными бахтерцами и оружной сталью, с подозрением взглядываясь в собравшиеся тут и там густые тени. Впрочем, ныне и с оружием, и с подозрениями в Вильно никакого недостатка не испытывали: в воздухе раннего марта понемногу начинало пахнуть войной, чадным дымом пожарищ, и большой кровью. Правда, безземельной шляхте и панцырным болярам еще было не вполне ясно, кого именно они будут резать, жечь и грабить — но что это будет обязательно, сомнений не было ни у кого. К тому же и поляки обнаглели чрезмерно, и степняков неплохо было бы приструнить, и в Ливонии навести порядок — а желанную определенность в этот важный и поистине животрепещущий вопрос должен был внести именно Великий князь Димитрий Иоаннович. И как государь Литвы, уже успевший завоевать сердца немалой части своих подданных; и как старший сын Царя Московского, способного при желании быстро собрать и отправить под руку любимого сына-наследника войско в пятнадцать-двадцать тысяч добротно снаряженной дворянской конницы. В которой у каждого второго ныне был отличный доспех — настолько хороший, что в нем можно было смело вставать в первую линию! А у каждого четвертого московита, вдобавок к привычным луку, сабле и копью, в седельных саадаках теперь лежали и «длинные» рейтарские пистоли. Или даже короткий мушкет — крупная дробь которого косила накоротке врагов ничуть не хуже пушечной картечи. Опять же, у правителя Русии ныне под рукой была почти целая тысяча тяжелых рейтар, и еще один рейтарский полк как раз спешно набирали и натаскивали на правильный бой опытные испанские наемники. Да и пушек было преизрядно… Знатные «гирьки» на весы любой войны, весьма утяжеляющие голос своего владельца, и придающие оному особую убедительность! Мало того: вслед за первой ратью через месячишко-другой царь мог отправить еще одно войско, только уже в тридцать-сорок тысяч клинков, зажатых в дланях опытных и жадных до воинской добычи помещиков. И все это, не ослабляя порубежных полков на границе со степью и Крымом!.. А ведь еще были союзные ногаи из Большой орды, казанские и касимовские татары, черкесские уорки: — всегда голодные, всегда готовые хорошенько пограбить в составе сильного войска… Не-ет, от нынешнего московита так просто сабелькой не отмашешься и стрелой не отгонишь! Посему, все очень-очень ждали законнного государя Димитрия Иоанновича, за спиной которого отчетливо виднелась тень его грозного отца — и желанной всеми определенности, без которой никто не рисковал даже и привычными шляхетскими сварами и соседскими междусобойными набегами развлекаться. А ну как посчитают, что ты этим поддерживаешь бунт ливонских баронов-недоумков?

— Едут! Е-е-еду-ут!!!

Глупого молодого истопника, вылезшего поглазеть и вздумавшего заголосить об этом едва ли не на все Вильно, тут же заткнули небрежной зуботычиной. Потому как и без всяких сопливых всем уже были вполне видны пять непривычно-больших возков в окружении постельничей стражи. Хотя, что взять с дурного холопа? В ногах не путается, и то ладно…

— Тп-рру!!!