Государь

Лучи полуденного солнца достаточно хорошо освещали-грели малую оранжерею, чтобы великокняжеский секретарь во всех подробностях разглядел на лице молодого правителя искреннее удивление.

— Так же должен упомянуть, государь, что подскарбий Волович очень заинтересовался необычными умениями саксонского алхимика и наверняка будет за него просить.

— Н-да. Наш добрый Остафий слишком хороший казначей, чтобы пройти мимо такой интересной возможности…

Помолчав, царственный слепец в последний раз вдохнул нежный аромат лаванды и встал, подхватывая в руки золотую диадему. Тонкую и нарочито простую, и всего лишь с одним — но зато поистине громадным рубином на челе. Князь Острожский поневоле засмотрелся на камень дивной красоты и огранки, в какой уже раз пытаясь исчислить хотя бы примерную стоимость подобного темно-багрового чуда. Он так этим увлекся, что слегка вздрогнул, услышав обманчиво-мягкое повеление:

— Пока мои помыслы заняты грядущим Вальным сеймом, но когда он закончится, настанет время и для праздных развлечений. До той поры устрой эту троицу где-нибудь близ Вильно: достойно, но без чрезмерных излишеств. Возможно, кто-то из них и в самом деле окажется полезным… Хотя? Италийца оставь во дворце: пусть рассказывает девицам из свиты Евдокии про свою родину и красивые звезды.

Учтиво поклонившись, секретарь покинул малую оранжерею — но спокойное течение мыслей Дмитрию это не вернуло. Отчего где-то глубоко внутри разума зародилось небольшое зернышко досады, грозящее со временем прорасти в крупные неприятности для кого-нибудь из его не слишком верных подданных. К счастью, появление доверенной челядинки с запиской от сестры направило течение его мыслей в более безопасном направлении: Дуня извещала, что организовала на «девичьей» прогулочной галерее чаепитие с инокиней Александрой, и приглашала полакомиться творожными ватрушками и пирожками с печенью перед не скорой еще вечерней трапезой.

«Ну что же, не дали спокойно отдохнуть, так хотя бы посижу в приятной компании».

Поправив диадему и подхватив посох, уже не юноша — но молодой мужчина покинул зеленое царство богини Флоры, привычно отмечая-контролируя краешком сознания, как сзади к нему тихонечко пристроилась троица постельничей стражи. Которая так же тихо и отстала, когда он миновал их браво подтянувших животы товарищей, охранявших выход на галерею.

— … выезжала еще по слякоти и распутице; но пока ехала, земля так высохла, что пришлось пересаживаться в переднюю повозку — а то от пыли было ну просто не продохнуть! Хорошо еще…

Инокиня Александра так увлеклась рассказом о своем путешествии (которое для нее было событием немалым, после долгого-то сидения в монастыре), что заметила родного племянника только тогда, когда мимо нее с умильным повизгиванием ломанулись сразу два здоровенных меделяна.

— Рычок, зар-раза…

Торопившийся первым подставить голову под хозяйскую руку пес едва не выбил у Дмитрия его посох — и от всей души наступил когтистой лапищей на носок сафьянового сапога. Между прочим, очень тонкого, потому как летнего! Ревниво отпихнув плечом конкурента на ласку, второй собакен верноподданнически гавкнул, и в награду был удостоен милостивого поглаживания и даже потрепывания по холке.

— Ох ты ж батюшки! Государь…

Вскочившую и отмахнувшую полноценный поклон гостью Великий князь гладить не стал, зато по-родственному обнял:

— Рад тебя видеть вновь, тетя Уля.

Оценив скромную рясу инокини из простого черного шелка и простые агатовые четки, он мимоходом отзеркалил улыбку сестре и поманил служку с чашей для омовения рук:

— Как добралась? Поздорову ли?

Осторожно усевшись обратно на стулец, тридцатисемилетняя женщина мимолетно стрельнула глазами на племянницу и чинно ответила:

— Благодарствую, государь, все хорошо.

Заняв свое место за столом, Дмитрий принял из рук сестры кружку с одним из своих любимых травяных отваров с капелькой меда, с наслаждением вдохнул его терпкий запах и припомнил:

— Месяца за два до смерти дядюшки ты как-то угощала меня пахлавой и кусочком медовых сот. Липовых…

Дрогнув лицом, инокиня Александра понемногу начала превращаться во вдовую княгиню Ульяну.

— Неужели помнишь?

— Еще бы мне не помнить, если на каждой трапезе братья и сестра все сладости вперед меня съедали!

Не в силах терпеть такие поклепы, Евдокия тут же напомнила:

— Неправда, ты сам нас угощал!

— Конечно, попробуй тебя не угости — ты мне потом такую «косиську» заплетешь, волосы проще будет ножом отмахнуть, нежели расплести обратно…

Попробовав надуться на брата за наглую клевету, Дуня не выдержала и тихо прыснула в кулачок, заодно ощущая, как прежняя опасливая настороженность тетушки сменяется явным умилением и… Да, небольшой тоской по отсутствующим у нее детям. Ну, это ничего: зная планы брата, царевна не сомневалась, что тетя Ульяна вскоре о своих печалях напрочь позабудет. Меж тем, обратив внимание на пустующий четвертый стулец, единственный мужчина за столом словно бы прислушался к чему-то, а затем недовольно поинтересовался у хозяйки «девичьей» галереи:

— А где Аглая?