Государь. История Флоренции (сборник)

Никколо Макиавелли Государь. История Флоренции

© Л. Сумм, предисловие, 2014

© Г. Муравьева, перевод, 2014

© Н. Рыкова, перевод. Наследники, 2014

© М. Андреев, комментарии, 2014

© В. Рутенбург, комментарии. Наследники, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

* * *

Секретарь республики

Даты жизни Никколо Макиавелли (1469–1527) накрепко впаяны в историю Флоренции. Он родился в тот год, когда к власти пришел Лоренцо Великолепный, а умер через месяц после переворота, в очередной раз лишившего Медичи власти. Точно посередине его жизнь разделена 1498 годом, когда после первого изгнания Медичи и трехлетнего правления Савонаролы была восстановлена республика. Именно тогда, в двадцать девять лет, Макиавелли становится государственным деятелем среднего, скажем так, ранга – «вторым канцлером», «секретарем второй канцелярии», то есть докладчиком министерства иностранных дел и помощником полномочных послов. Начинается активная политическая жизнь, давшая материал и для дипломатической переписки, и для исторических обобщений, которыми скреплены комментарии к Титу Ливию и «История Флоренции», и, разумеется, для той политической философии, которая обессмертила имя Макиавелли – «наставника тиранов». Вторая половина жизни опять-таки делится надвое: в 1512 году республика потерпела поражение, вскоре Медичи вернулись, и после четырнадцати с половиной лет государственного служения наступают четырнадцать с половиной лет ссылки, политического бездействия, литературного творчества. Тогда-то и написаны «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия», «История Флоренции», «Государь», комедии, сказка «Бельфагор», стихи и поэмы.

Совпадения личных дат «отца современной историософии» с историческим временем не случайны: его жизнь пришлась на ту судьбоносную пору, когда на века решалась дальнейшая участь Флоренции, Тосканы, да и всей Италии. Может быть, последующие тираны или просто великие люди учились теории у Макиавелли, но сам он историю «проходил» отнюдь не по трактатам или учебникам. При любви эпохи к симметрии и символике пропорциональные отрезки обнаруживались и в других биографиях: вся Италия жила «в интересные времена», почти каждый год становился историческим в самом тяжком смысле слова – годом чумы, войны, переворота. Но если большинство населения покорно сносило тяготы «интересных времен», для нескольких сотен человек, обладавших полнотой гражданских прав, эти времена были интересны и без иронии. Макиавелли принадлежал к числу немногих, не только «переживавших», но и творивших историю. В те четырнадцать лет, когда «второй секретарь» служил Республике, казалось, что после всех проб и ошибок – принципата Медичи, теократии Савонаролы, попыток союза с папой, империей, французами – укрепится независимая Флоренция, балансирующая между крупными государствами Италии и внешними силами, сохраняющая самостоятельность, а в перспективе объединяющая вокруг себя Италию. Не получилось. Но ведь были, были эти краткие, невероятно насыщенные годы, пора экспериментов, катастроф, самообольщений.

Макиавелли повезло вдвойне – кроме активной политической жизни ему досталась равная доля жизни созерцательной, теоретической. Он не погиб, как большинство протагонистов, вместе со своей эпохой. Ему был дан еще немалый срок, дабы осмыслить, сделать «своим временем» суровый «исторический период». И эта наука – вписывать частное время в общее, а общее, колющее, отчужденное, делать своим – едва ли не важнее для нас, чем наука государей. Что нам до сильных мира сего? Все мы живем «не в свое время», в единственное и неповторимое время своей жизни.

«История Флоренции» задумана как акт примирения. Жест доброй воли со стороны кардинала Медичи – поручить государственную историю отстраненному от дел секретарю второй канцелярии, живущему под надзором в своем поместье. Жест доброй воли со стороны Макиавелли – принять поручение. Некая внутренняя задача ясна обоим: Джулио Медичи, как большинство представителей этого рода, умел распознать талант и ждал от историографа высшего проявления особого дара, умения превращать частное время в общее и осмыслять «свое время». В общем прошлом для них обоих – и для члена правящей династии и для опального чиновника – в прошлом до переворотов, изгнаний, смут есть некий основополагающий миф: их детство, эпоха Лоренцо Великолепного.

Детство, куда корнями уходят идеалы, разочарования, душевные надломы, – о влиянии ранних впечатлений на искусство и гражданскую позицию итальянское Возрождение догадалось задолго до Фрейда. Творцы той эпохи составляли воспоминания о своем детстве и даже младенчестве, отыскивали себя, свою формирующуюся, пластичную, неповторимую личность в обстоятельствах, заданных обществом и семьей. Не отсюда ли обострившееся желание писать и переписывать историю, словно поэму, которая может быть выправлена рукой мастера?