Обратив внимание на зеленоглазую скромницу, к которой как-то незаметно пристроилась под бочок мерзлявая гепардиха, первоиерарх земли Литовской благожелательно улыбнулся:
— Говори смело, дочь моя.
Рассеянным и явно привычным жестом запустив пальцы в золотистую шерсть басовито замурчавшей кошки, брюнетка поделилась мыслями:
— Отче, я не раз слышала от наставника похвалу твоим церковно-приходским школам; и о том, сколь важное и полезное дело ты творишь, открывая их по всей Литве. У меня есть некоторые деньги…
Вспомнив покойного пана и имперского графа Глебовича, митрополит понятливо кивнул.
— И мне бы хотелось сделать вклад именно на это благое дело. Но помимо этого, в недавней беседе с тетей Ульяной… Матушкой-игуменьей Александрой, я вдруг поняла, что пусть даже и очень большого приюта святой Анастасии все равно не хватит, чтобы принять и обогреть всех сирот в Литве. Вот если бы церковь уступила несколько обителей под переустройство их в новые сиротские дома…
Пока Иона думал, как бы повежливее отказать, царевна Евдокия провела ладонью по лобастой голове ирбиса, которую тот пристроил на ее коленях — и намекнула своим нежным голоском:
— К примеру, где-нибудь на Червонной Руси. Или в других местах, о которых ты читал недавно, авва.
Припомнив восхитительно-длинный список католических и униатских костелов и монастырей, архихипастырь осторожно заметил:
— Дело поистине благое, но хватит ли… Гм, тебе терпения, дочь моя, чтобы не бросить все на половине пути?
Вместо заверений и обещаний Гуреева молча достала из-под стола пухлую укладку из чуточку потертой и исцарапанной светло-коричневой кожи — при виде коей иерарха вновь кольнуло острое желание заглянуть под скатерть. Впрочем, он тут же позабыл об этом, перебирая и беглым взглядом просматривая — сначала подробную роспись затрат на строительство и содержание дополнительных пяти сотен церковно-приходских школ по всему Великому княжеству Литовскому. Затем такую же роспись на устройство дюжины больших сиротских приютов. Следом пришел черед бумаг о переустройстве католических и униатских монастырей и костелов в православные обители и храмы: как и прежде, все было подробно расписано, все потребное скрупулезно подсчитано до последнего кирпичика в стенах и бревнышка в стропилах. Деньги на все это зодчество тоже не забыли счесть, и лаская взглядом итоговую цифирь, митрополит Иона окончательно уверился в том, что намерение Аглаи Фоминишны творить добро весьма крепко: ибо столько монет могло быть только в великокняжеской скарбнице[1], либо в подвалах московского Приказа государевой казны. Да, ясновельможный пан Глебович был довольно состоятельным магнатом, но в бумагах были указаны такие суммы, как будто девушка вырезала под корень сразу весь род Радзивиллов…
— Радостно мне зреть такое христианское добролюбие: мыслю, дочь моя, что и замыслы твои со временем непременно исполнятся!
Спихнув с колен головы придремавших кошек, царевна и ее подруга дружно встали и подошли под благословение архипастыря, коий затем понятливо удалился — не забыв прихватить укладку с росписями и коротенькое послание о победе при Молодях. Что же до девиц-красавиц, то они, уделив время полуденной трапезе и небольшому отдыху, отправились чахнуть над бумагами в великокняжеский Кабинет: уезжая на Большой воинский смотр, Дмитрий позаботился о досуге сестры и ученицы, выдав каждой несколько больших и интересных заданий. Правда Дуне больше досталось писать и считать налоги, а вот Аглая частенько ходила с гудящей головой и легким нервным истощением — но крохотные шажочки понемногу двигали ее вперед в освоении
— Хвостик меня не любит!
Не отрываясь от очередной годовой росписи поступления налогов из Витебского повета, будущая правительница отстраненно заметила:
— Нет, просто он настроился немного подремать… К тому же, ты слишком сильно позвала — для него это было словно удар по голове.
Похлопав глазами и задумавшись, брюнетка машинальным жестом накрутила на палец прядку волос, вспомнила четверку могучих меделянов и со вздохом призналась:
— Мне с Полканом и Клычком как-то проще.
Выписав нужную строчку с цифирью на отдельный листок, Евдокия все так же отстраненно подтвердила:
— Угу-ум. Хомо и канис тысячи лет живут вместе… Мы понятны им, они нам: те же псари и без
Накрутив поверх первой прядки вторую, Аглая оценила понемногу уменьшающуюся боль в голове от сорванного обращения к хвостатым лентяям, и предложила:
— Я помогу?