Государево дело

– Тихо ты, оглашенный, – пихнул его в бок Пожарский. – Михальский дознается, каково ты себя вел, – беды не оберемся!

– Не до того ему, – отмахнулся Хованский. – Видал, какой озабоченный?

– Случилось чего? – нахмурился приятель.

– Да так, – неопределенно пожал плечами Ванька, после чего заговорщицки подмигнув, принялся шептать: – Давеча какие-то люди приехали в замок, а потом как сквозь землю провалились. Вот Корнила и злобствует аки пес, а никого найти не может!

– Ну, мало ли, может, купцы какие?

– Без товаров?

– Или музыканты. Вон их сколько, уже голова гудит от пиликанья.

– Может, и так. Только скоморохи – они везде первые разбойники!

Комнатка, в которой меня ожидал Фридрих Гольштейн-Гогторпский вместе с Ульрихом Датским, была невелика, но довольно уютна. Два дальних родственника, судя по всему, несмотря на разницу в возрасте, успели найти общий язык и хорошенько угостились, особенно князь-епископ. Вот и сейчас он взялся за кубок и, залпом осушив его, принялся ездить герцогу по ушам.

– Мой дорогой Фридрих, – пьяно прослезился он, – как я рад, что встретил вас на этом скучном сборище!

– Взаимно, – поморщился тот и, с надеждой взглянув в сторону двери, увидел меня.

– Рад видеть вас в добром здравии, господа, – поприветствовал я своих конфидентов.

– Боюсь, что здоровье кузена Ульриха трудно назвать таковым, – скупо улыбнулся он.

– Бывает, – пожал я плечами.

– Вы обо мне? – выпучил глаза датчанин и, громко икнув, подозрительно посмотрел на нас.

– Не обращайте на него внимания, – отмахнулся я. – Трезвый, он человек как человек, а как выпьет, никакого сладу с ним нет. Лучше расскажите, что о моем предложении думают ваши родственники?

– Боюсь, что мне не удалось их убедить. Одни оглядываются на Копенгаген, другие на императора, третьи просто не хотят ни в чем участвовать. Но, надеюсь, это не повлияет на наши планы?

– Никоим образом, мой друг. Как сказано в Писании, много званых, да мало избранных[119]. Пусть потом кусают локти, что не присоединились к нашему проекту.

– О каком проекте идет речь?.. – снова подал голос Ульрих.

– Не берите в голову, мой друг. Давайте лучше выпьем.

– Ик… с удовольствием!

Обрадованный князь-епископ потянулся к кувшину, но покачнулся и, не удержавшись на ногах, рухнул на ковер. Мы с Фридрихом бросились к нему на помощь, но не без удивления обнаружили, что он крепко спит. После этого нам оставалось только взять бедолагу за руки и ноги, чтобы переложить на стоящую у стены скамью.

– Давайте оставим его здесь, – предложил я. – Наш общий родственник быстро набирается, но так же быстро отходит. Держу пари, что через пару часов он будет в норме.

– Вам виднее, – пожал плечами голштинец. – Я слышал, что среди ваших новых подданных этот порок весьма распространен…

Меня почему-то задели слова герцога. В самом деле, что в оставленном мною будущем, что сейчас, все в Европе убеждены, что русские только и делают, что постоянно пьют водку, причем совершенно гомерическими порциями. Распространяют эти домыслы в основном поляки, которые, мягко говоря, тоже выпить не дураки.

– Чушь! – довольно грубо прервал я Фридриха. – Да посмотрите хоть на нас. Я – русский и вполне стою на ногах, а Ульрих – немец и набрался как последняя свинья.

– Не стану спорить, – ухмыльнулся мой собеседник, а я внезапно понял, что сморозил глупость. Ведь Никлотинги, к роду которых я имею честь принадлежать, несмотря на славянское происхождение, все-таки немцы, а храпящий на скамье князь – датчанин!

– Может быть, вернемся в танцевальный зал?

– Нет, – помотал я головой. – Там сейчас ужасный чад от светильников. Пожалуй, я лучше выйду на воздух.

– Вас проводить?

– Не стоит. Мы и так привлекли достаточно внимания. Возвращайтесь в зал и потанцуйте с какой-нибудь юной красоткой. Сделайте девушку счастливой.

– Пожалуй, я последую вашему совету, – засмеялся голштинец и, дружески кивнув мне на прощанье, ушел.

Я же прошел по узкому коридору к лестнице, поднявшись по которой оказался на большой открытой галерее. Вокруг не было ни души, и лишь доносившаяся снизу музыка указывала на то, что совсем рядом проходит многолюдный бал. Какое-то время я стоял неподвижно, подставив легкому ветерку разгоряченное лицо, и жадно вдыхал свежий ночной воздух.

Все-таки хорошо, что резиденция отчима находится именно здесь. В отличие от тесного и грязного Брауншвейга, в Вольфенбюттеле почти нет мастерских. Небольшой пригород, где они есть, находится с подветренной стороны, и смрад от них сейчас не досаждает. Разумеется, нечистоты, как и в прочих замках, сливаются прямо в ров, но вода в нем, слава богу, проточная от небольшой реки Окер, уносящей продукты человеческой жизнедеятельности подальше от носов и глаз изысканной публики. В общем, практически сельская идиллия… которую спешат нарушить чьи-то легкие шаги.

– Ваше величество, вы здесь? – слышу я голос фрау Мюнхгаузен.

– Как вы меня нашли?

– Сердце подсказало мне, – попыталась придать голосу томность Женевьева.

– Очень мило, что вы к нему прислушались и оставили бал, украшением которого являетесь!