Государево дело

– Наверное, потому, что немецкий князь Иоганн Альбрехт давно превратился в русского царя Ивана Федоровича и даже думает теперь по-русски, – улыбнулась царица. – Я же была и останусь шведской принцессой, в голову которой намертво вбито, как надо обращаться к монарху. Что же до ваших людей, то барона я хорошо знаю и могу ему доверять, а Никите будет трудно оставить сестру. Возьмите лучше молодых русских дворян. Пусть они посмотрят Европу, глядишь, и научатся чему-нибудь. К тому же они вас точно не предадут.

– Почему ты так говоришь?

– Да потому, что мы теперь православные, а в Германии это мало кому нравится!

– Хорошо, – кивнул я. – Сейчас отдам необходимые распоряжения, а уже завтра отправлюсь в путь. Обещаю, ты не успеешь соскучиться, так быстро я вернусь…

– Отправляйся, Странник, – мягко улыбнувшись вслед выбежавшему супругу, сказала Катарина. – Уж я-то знаю, как трудно сидеть тебе на одном месте. Главное, вернись к нам.

Сборы и впрямь не заняли много времени. Фон Гершов воспринял назначение совершенно спокойно, а Вельяминов, похоже, был даже рад, что никуда не должен ехать. Михальский же просто светился от счастья, узнав, что отправляется со мной. Похоже, литвин и впрямь опасался, что получит отставку. В качестве почетной свиты я отрядил десяток рынд, отдельно приказав им взять с собой свою парадную форму. Дескать, богомолье богомольем, а мало ли что – в пути может пригодиться. Никто, кроме царицы и моего телохранителя, не догадывался о том, куда я направляюсь, и только чуткое девичье сердце заподозрило неладное.

– Какое такое богомолье? – улучив минуту, встревоженно спросила меня Маша Пушкарева.

– Тяжко на душе, – с постным видом пожал я плечами. – Хочу поклониться святым местам, ибо грешен еси…

На лице у юной фрейлины отразился такой неприкрытый скепсис, что я чудом не засмеялся. Та, впрочем, не решилась обвинить своего царя во лжи, а протянув мне ладанку, жалобно попросила:

– Береги себя, батюшка. Не серчай, что так называю, да только я своего отца не знала, а кабы не ты, то, верно, и совсем сгинули бы мы.

– Ну-ну, – растрогался я. – Что с тобой, моя девочка?

– Не знаю, а только тоска на душе. Уезжаешь незнамо куда и Петьку с собой берешь…

– Вот ты про что, – усмехнулся я. – Хочешь, велю остаться твоему суженому?

– Да ты что! – испугалась девушка. – Он же меня знать не захочет, если прознает, что я такое попросила…

– И то верно. Ну тогда хочешь, я, как вернусь, переговорю про вас с князем Дмитрием Михайловичем, чаю, тогда не откажет в благословении?

– Не надо, – сверкнула глазами Машка. – Пусть княжич сам решает. Не может отца умолить – пусть уводом берет, а нет, так и на что он мне такой нужен?!

– Черт, а не девка! – не удержался я и, поцеловав ее на прощанье в лоб, пошел дальше.

– Кабы на богомолье пошел, нечистого навряд ли вспомнил бы! – прошептала себе Пушкарева, но никому о своих догадках говорить не стала и побежала на женскую половину дворца.

Катарине и ее двору предстояло отправляться по окрестным монастырям завтра, а пока в Кремле спешно снаряжались возки для них под руководством хмурого и неразговорчивого Вельяминова. С Боярской думой я распрощался еще вчера, объявив свою волю, что совсем не помешало всем думским чинам выйти меня провожать. Обняв на прощанье жену и детей я взял в руки посох и оглядел свою свиту. Рынды – как на подбор молодые, здоровые и рослые парни, одетые в простые кафтаны и шапки, с точно такими же посохами в руках ждали меня. Специально приехавший для такого дела патриарх благословил наш путь, прочитал «Царю небесный, Утешителю, Душе истины», и мы под колокольный звон размеренным шагом двинулись из Кремля. Следом за нами потянулись две телеги со всяким припасом, необходимым в дороге.

– Глянь, государь, – угодливо заметил шедший рядом со мной молодой князь Иван Хованский, – сколь много жителей Москвы на твою царскую милость посмотреть вышли!

– Разве? – усмехнулся я, окинув взглядом толпу зевак. – За слоном-то куда как больше народу ходило!

Несмотря на серьезность момента, многие из рынд не смогли сдержать смешков, которые неожиданно пресек непонятно откуда взявшийся совершенно седой монах.

– Цыц вы, охальники! Чай, не на свадьбу идете, чтобы зубы скалить!

– Отец Мелентий, – узнал я его. – Ты как здесь?

– Да вот решил с тобой, надежа-государь, сходить, поклониться святым местам.

– А академию на кого бросил?

– Даст бог, управятся с академией и без меня!

– А если серьезно?

– Куда уж серьезней, – вздохнул мой бывший духовник. – Нужно мне с тобой идти – и весь сказ! Гнать будешь, все одно не уйду!

– Тогда не отставай.

– Это мы еще поглядим, кто отстанет, – пробурчал иеромонах.

Некоторое время мы шли молча, но надолго моих молодцев не хватило, и по строю поползли шепотки.

– Слыхали, Федька Панин вернулся?

– Ага. Сказывали, немало добра привез из похода.

– Это же куда он так удачно сходил, неужто под Азов?

– Не, наших там не было, казачки сами управились.

– Ну и ладно, а чего Федька-то привез?

– Не чего, а кого, – хохотнул рассказчик. – Девку черкесскую! Сказывают, у ногаев отбил.

– И чего?