Государево дело

– Как тебе сказать, Иван Федорович… Казаки – воры, но люди лихие, и турецкий Азов им поперек горла. Пошлет султан войско – станут насмерть, а до той поры будут разбойничать по всему морю, покуда басурман до самых печенок не проберет. Уж такой они народ!

– Понятно. Мэтр Безе как себя показал?

– Француз-то? Розмысел славный. Мину сделал – просто загляденье, как ворота расшибла. Без нее, может, и не сладили бы. Деньги, правда, паче меры любит, но на то он и иноземец.

– Русские их, что ли, не любят? – усмехнулся я.

– Всяко бывает, – не стал спорить Панин. – Однако нам тут жить, а иноземцам только бы мошну набить, да домой, за море.

– Ладно. За службу хвалю. Как вернемся, не забуду.

– На все твоя воля. Только куда едем-то?

– Ездят, Феденька, на санях, а мы сейчас идем, и не просто так, а по святым местам.

– Ага, понял. А кому молиться будем?

– Святому Христофору, – улыбнулся я и добавил про себя: «Покровителю Мекленбурга»!

Реки еще долго будут главными транспортными артериями, связывающими огромную страну в единое целое. Сами посудите, что легче: тащиться с обозами по местам, где дорог отродясь не было, или беззаботно идти по течению на ладье? Вот только верно это лишь до порогов, а их на Мсте, как оказалось, хватает. Особенно перед Боровичами. Хотя все не так плохо. Будь мы купцами с товаром, пришлось бы его выгружать, затем тащить ладьи волоком обходным путем по местным речушкам Уверь и Удина до села Волок. Но мы, слава богу, налегке, а потому обошлись проще. Заведя на максимально облегченные суденышки крепкую веревку, отчего-то именуемую бичевой, мы потащили их как заправские бурлаки. Собственно проводкой – так называется это действо – непосредственно занималось человек десять. Остальные тащили на себе припасы, оружие и прочее добро.

Местные жители, надо сказать, были несколько разочарованны подобной самостоятельностью. Как оказалось, волок и проводка – основное занятие для здешних обывателей. Но, присмотревшись повнимательнее к рындам и ратникам Михальского, роптать не посмели и лишь проводили наш караван хмурыми взглядами. Правда, на судовладельца их смирение не распространялось.

– Попомнишь ужо, Антипка! – пригрозил нашему кормщику косматый босой мужик в разодранной до пупа косоворотке.

Тот в ответ только развел руками: дескать, а я тут при чем?

– Будет тебе злобиться, Евсейка! – одернул бузотера благообразный седой старичок. – Вишь, люди по святым местам идут, даже и не сквернословят почти, откуда у них лишняя деньга?

– Подумаешь, божьи люди! – презрительно сплюнул мужик. – Мне что же, через них и не опохмелиться севодни?

– Может, охолонить чуток холопа? – почтительно поинтересовался у меня Корнилий, выразительно поиграв плетью.

– Не стоит, – ухмыльнулся я. – Ему и так плохо, болезному. Был бы поумнее да попросил бы со всем вежеством, может, и угостили бы, а так – пускай мучается!

– Как прикажешь, Иван Федорович, – не без сожаления в голосе отозвался Михальский и, бросив на прощание косматому Евсею полный доброжелательства взгляд, отвернулся.

Далее наше путешествие проходило почти без приключений. Лениво гнавшая свои волны Мста донесла наши ладьи до озера Ильмень, из которого мы по Волхову направились к Великому Новгороду. Воеводой в нем сидел князь Данила Мезецкий. Я его хорошо знал, поскольку он командовал одним из полков во время осады Смоленска, но сейчас встреча с ним не входила в мои планы. Напротив, я был настроен как можно скорее двигаться дальше, но, как обычно, в дело вмешался случай.

– Гляди-кось, Антип пожаловал, – прогудел дородный детина, не смотря на летнее время, одетый в бобровую шапку и долгополый кафтан. – Должно, долг привез!

– Это еще кто? – удивленно поинтересовался я у заерзавшего судовладельца.

– Подьячий тутошний, – недовольно скривился тот. – Мыто[90] собирает.

– А про какой долг он толкует?

– Поклеп! – решительно заявил кормщик и для убедительности перекрестился.

Однако делать было нечего, и Антипу пришлось идти к местному чиновнику, на ходу ломая шапку.

– Здрав буди, Лексей Степаныч.

– Слава богу, – отозвался здоровяк, внимательно присматривающийся к нашей ладье, очевидно, прикидывая, сколько с нее можно получить мзды.

– Давненько не виделись.

– И то верно, – согласился подьячий. – С товаром пришел али как?

– Нет, батюшка. Паломников привез, людей божьих. Поклониться Святой Софии хотят.

– Это дело богоугодное, – кивнул мытарь. – Особенно если ты долг государевой казне вернешь.

В этот момент на пристань стали один за другим выходить наши ратники, отчего у чиновника тут же проснулись подозрения.

– Паломники, говоришь? – недоверчиво протянул он и сделал знак двум стрельцам, державшимся до поры в стороне.

– Кто таковы? – сипло спросил старший из них, внушительно выставив вперед бердыш.

– Сказано тебе, божьи люди! – криво улыбнулся Михальский.

– Подорожная есть?

– А как же.

– Покажи!

– Читай, коли грамотен.

Как ни странно, но читать стрелец умел и, получив в руки свиток, стал разбирать замысловатую вязь устава.

– «Стольник Федор Панин со товарищи, по нужному Его царскому величеству делу»… Это ты, что ли, Панин?