Государево дело

– Да не то чтобы… Тут дело такое. Если ты всякие пустяки везешь, сало, скажем, топленое, мясо или рыбу вяленую, или еще чего, то особо не цепляются. Ну, заплатишь, кому положено, и все. А вот если прибыток почуют, то замордуют, как пить дать!

– Ну-ка пойдем, друг любезный, со мной, – велел Антипу Михальский. – Расскажешь поподробнее, что и как.

На счастье Мезецкого, когда оробевший кормщик повторял мне свой рассказ, рядом находился Рюмин и отвел от воеводы первую грозу.

– Отпустили Шорина, – поспешил успокоить меня дьяк.

– А имали за что?! Шпионаж пришить хотели, гэбэшники драные?

– Да какой там «шпинаж», – поморщился давно привыкший к моим мудреным выражениям Клим. – Шелком-то государева казна торгует, вот и почудился ярыгам убыток твоему величеству. Ну и соседи от зависти наклепали, не без того. Одно к одному, вот и завертелось.

– А мне почему не доложили?

– А вот это ты, надежа, у боярина Никиты Ивановича Романова спроси. Он Земским приказом ведает. Да и невелико дело, если подумать, чтоб из-за него царя лишний раз тревожить.

– Царя?! – раззявил рот Антип и тут же повалился на палубу посольского корабля. – Не вели казнить, великий государь!!!

– Цыц! – прервал я его причитания. – Лучше скажи, почему за море торговать не ходите?

– Так ить, государь, – развел руками кормщик, – кораблей-то у нас толковых и нет. Мы и к свеям-то все больше по зимнику обозы гоняем, а не морем ходим. А ежели иноземные ладьи подряжать, так цену дерут такую, что и разориться недолго.

– Фрахт дорогой?

– Он, проклятущий!

– А что же добрых кораблей не строите?

– Так ведь ты сам и запретил нам это! – изумился Антип.

– Когда?

– Когда мирный договор в Стокгольме с Густавом Адольфом подписывал, – пояснил Рюмин.

– Погоди-ка, там только на военные суда запрет был!

– Долго ли пушки поставить? – махнул рукой дьяк. – И шведы сторожатся, и наши не решаются.

– Вот же, мать его…! – заковыристо выругался я.

– Не вели казнить! – снова грохнулся на пол кормщик, принявший вспышку гнева на свой счет.

– Ступай, человече, – велел Антипу молчавший до той поры отец Мелентий, затем, дождавшись, когда тот уйдет, обернулся ко мне: – Не сквернословь, государь, коли по святым местам путешествуешь.

– Да какие там святые места! – отмахнулся я от духовника. – Тут зла не хватает: за что ни возьмусь, все через одно место! Сколько годов бьюсь, а любой подьячий может так переиначить – черт знает что получится!

– Не говори так, – возразил иеромонах. – Ты всего семь лет царствуешь, а сделал больше, чем иные государи за всю жизнь. Совсем недавно Смута была, в Кремле ляхи сидели, земля впусте стояла, а теперь?

– Верно, государь, – поддержал священника Рюмин. – Сколь при тебе полков нового строя заведено? Сколь пушек отлито? Книг отпечатано? Школ открыто? Академия опять же…

– Из которой ректор сбежал, – хмыкнул я, посмотрев на Мелентия.

– Должен же кто-то тебя на истинный путь наставлять, – нимало не смутившись, отвечал мой духовник, – паломник липовый!

– Давно догадался?

– Не велика премудрость. Ты как цитатами из Писания говорить начинаешь – сразу понятно: что-то неподобное затеял. В Мекленбург свой собрался?

– Не только.

– В войну с императором влезть хочешь?

– Не совсем. Я хочу, чтобы эта война нам пользу принесла.

– Какая же от нее польза может быть?

– Люди, отче. Люди скоро от войны бежать станут, а среди них и ремесленники, и розмыслы искусные, да и просто работные людишки, в коих у нас нехватка. Кроме того, так или иначе в эту канитель кроме императора втянутся шведы, датчане и поляки. А если они все вместе передерутся, значит, до нас им дела не будет.

– Хитро. А как размышляешь, кто верх возьмет?

– Тот, кто в стороне дольше всех продержится. Потому что война эта столько продлится, что к концу ее все забудут, отчего она началась!

– Откуда знаешь сие?

– Отсюда, – указал я пальцем на голову.

– Ну-ну, – вздохнул иеромонах. – Негоже будущее предсказывать, ибо сказано, что никто не знает своего часа!

– А я и не пророк, чтобы предсказывать.

«Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет», – написал, точнее, напишет классик. Хотя теперь, может, и не напишет. Или напишет что-нибудь другое. Сам не знаю, как скажутся на истории литературы мои действия. Ну да бог с ним, далеким будущим, а пока перед нами стоят более насущные проблемы. Мы действительно идем на посольской ладье, и наши паруса наполняет ветер. Я при первой возможности занял место у румпеля и восстанавливаю навыки управления судном. Ну, по крайней мере мне так кажется. Впрочем, шкипер и одновременно владелец нашего корабля Василий Кожин особо на меня не ругается – значит, пока все делаю правильно.

– Прямо как в прежние времена, – покачал головой Рюмин.

– Не береди душу, боцман, – отмахнулся я. – До нашей «Благочестивой Марты» этому корыту как до неба!

– Это верно, справный был флейт[95].

– Что там рынды мои, живы еще?

– Что им сделается, жеребцам стоялым? Зеленые, правда, по большей части, но все живы покуда.

– Ничто, пусть обвыкаются!