Государево дело

– Повторяю, союз чисто оборонительный. Если любой из его участников вздумает сам затеять войну, то другой волен присоединиться к нему или соблюдать нейтралитет. Не думаю, что у императора найдутся возражения против подобной формулировки. Кроме того, я готов оказать вам помощь, если вы вдруг решите восстановить свой суверенитет над Вольным городом Брауншвейгом.

– Это очень заманчивое предложение, но о какого рода помощи идет речь?

– Я говорю о радикальном решении вопроса. У меня есть некоторое количество специалистов, по проведению подобных операций. Надеюсь, все присутствующие слышали о Смоленске, Риге и Азове?

– Да. Слава о Вашем искусстве гремит по всей Европе. Пожалуй, мы благодарностью согласимся принять эту помощь. Правда, брат?

– Конечно.

– Замечательно. Таким образом, остается третье условие. Вы оба должны будете передать моей матушке некоторые земельные владения, которыми она будет вольна распоряжаться по своему усмотрению. В конце-концов, именно она – пострадавшая сторона.

– Собираете приданное для своей… дочери? – осклабился Юлий Эрнст, все же не решившийся назвать её приблудной.

– А вот это не ваше дело, любезный. Хочу сразу заметить, что условия либо принимаются, либо нет. Никакого торга не будет.

– И как велики эти «некоторые владения»?

– Могу сказать лишь, что они значительно менее ценны, нежели город Брауншвейг. Итак ваше слово?

– Вы не оставляете нам выбора!

– Увы. Не я затеял это гнусное дело, дядюшка. Так что вам грех жаловаться.

– Ладно. Мы согласны.

– Вот и славно. Теперь давайте вернемся к нашему злоумышленнику, он, вероятно, уже заждался.

– Но, мы ведь ещё не условились о виде казни…

– Что, простите?

– Ну, как же! Надо определиться с выбором места, высотой костра, оказанием милости…

– Милости?

– Имеется в виду, следует ли сжечь отравителя живьем, или оказать милость удушением, – со знанием дела пояснил мне герцог Август, бывший большим специалистом по искоренению колдовства в своем герцогстве. – Неужели вы никогда не слышали об этом. Или, может быть в Москве, это происходит как-то иначе?

– Что тут скажешь, – сокрушенно вздохнул я. – Вы не представляете себе, господа, как мы отстали в этом от просвещенной Европы в это вопросе![125] – Так что, я бы удовольствовался простым повешеньем негодяя.

– Нет, – поморщился отчим, – в таком случае не будет должного воспитательного эффекта.

– А может сначала повесить, а потом сжечь? – задумался Юлий Эрнст.

– В этом что-то есть…

Посмотрев на матушку, слушавшую мужа и деверя с плохо скрытым отвращением, я наклонился к ней и тихо спросил:

– Как вы себя чувствуете?

– Лучше и быть не может.

– Не хотите вернуться в свои покои?

– Нет. Я слишком много времени провела в них, чтобы соскучиться. Проводите меня лучше на воздух.

Занятые интеллектуальным спором братья герцоги, кажется, даже не заметили нашего ухода. А мы, наконец-то, смогли оказаться наедине.

– Вы довольны, матушка? – почтительно спросил я.

– Да уж, – скупо улыбнулась она. – Ваше величество разыграли всё как по нотам.

– Без вашей помощи и советов у меня бы ничего не вышло.

– Не прибедняйтесь, сын мой, у вас острый ум и неистощимая изобретательность.

– И чертовски плохая репутация, – засмеялся я. – Пожалуй, я унаследовал её от отца, не так ли?

Клара Мария внимательно посмотрела на меня и, без тени улыбки на лице, спокойно заметила:

– Слава Богу, Вы совсем не похожи на него. Сигизмунд Август был плохим мужем и никуда не годным герцогом. Вы у меня не такой!

Мэтра Штайнмаера сожгли на другой день. Я совсем не уверен, что все положенные местной юриспруденцией процедуры были исполнены в полной мере, но, во всяком случае, никто не возражал. Я и мои приближенные взирали за действом с небольшой трибуны, специально сколоченной по такому случаю. Не знаю, удостоили незадачливого отравителя «милости» или нет, но когда его привязывали к столбу, он выглядел совершенно безучастно. Возможно, его опоили каким-нибудь снадобьем из его же арсенала, а может быть, он просто сошел с ума.

– Грех-то какой! – сурово покачал головой отец Мелентий, непонятно что именно имея в виду.

– Известное дело, еретики! – так же неопределенно высказался Рюмин, сам не так уж давно считавшийся лютеранином.

Собравшаяся поглазеть на сожжение колдуна-отравителя толпа народа, встречала каждый акт, разыгравшейся перед ним трагедии, одобрительными выкриками, скабрезными шутками и радостным гоготанием. Справедливости ради надо сказать, что герцогиню Клару Марию многие подданные искренне любили и потому, узнав о покушении, сами были готовы расправиться со злоумышленником. И всё же, зрелище было не из приятных.

– Домой пора, – вздохнул мой духовник, и с легким укором взглянул на меня. – Что-то затянулось наше паломничество!

– И то верно, – легко согласился я. – Вот догорит болезный, и тронемся.

– Как вам нравится аутодафе? – поинтересовался сидящий неподалеку Ульрих.

– Так себе, – буркнул я в ответ.

– А вам, сударыня? – повернулся он к Женевьеве, сидящей вместе с другими дамами во втором ряду.