Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Вот отец большого семейства, едва держась на ногах, отпихивает жену, старавшуюся вытащить его из притона, а он, собрав около себя публику, в клубах табачного дыма, горланит во всю ивановскую какую-то песню, поощряемый вниманием приятных собеседников, А бедная женщина умоляющим взором ищет сочувствия, говорит о своих детях, но ее мало слушают. Вот заботливая нянька посадила ребенка на прилавок, а сама увлеклась беседою с молодым разносчиком. Ребенок тянется к ней. Вот пьющий запоем диакон в одной длинной белой рубашке прибежал и не отдавая денег просит водки. Целовальник медлит, Прибегают родные и уводят несчастного домой. Вот потерявшего почву под ногами бедняка-учителя на руках выносят из кабака, кладут на санки, а подросток-сын, горя стыдом, везет горькую ношу домой. Взыскующие берут водку с собою из питейного в мелких посудах (называвшихся «шкаликами» и «косушками»). С пьяными целовальник не церемонится: дает водку, разбавленную водой, и все сходит, все выпивается»^{227}.

От искушения питейной торговлей не убереглось даже управление личного хозяйства царя — Кабинет его императорского величества. В селах Алтайского горного округа кабаки настолько бесцеремонно насаждались, вопреки требованию существовавшего законодательства о получении согласия сельских обществ, что даже местные власти вынуждены были отреагировать. В 1883 г. Томское губернское по крестьянским делам присутствие заявило по этому поводу протест и указало кабинетским чиновникам, что «такое извлечение дохода не соответствует высокому достоинству» представляемого ими учреждения^{228}.

Стремительная либерализация питейного дела в России имела целый ряд весьма важных последствий. Во-первых, она совпала с эпохой промышленного переворота, который не обошел стороной и винокуренное производство. За 15 лет с начала реформы количество заводов сократилось почти в два раза: допотопные винокурни с дедовским оборудованием уступали место крупным предприятиям, способным насытить рынок и производить более качественный спирт. В 1894 г. в России было 2 097 винокуренных, 1 080 пивоваренных, 331 ректификационных заводов, 3 960 оптовых складов и, наконец, 129 961 заведений для «раздробительной торговли спиртными напитками»^{229}.

Именно с этого времени появляются массовые сорта отечественных водок, которые приобретают привычную для современного потребителя крепость в 40–57°. Их изготавливали отечественные фирмы, специализировавшиеся на выделке водки: «Вдова М. А. Попова» (1863 г.), «Петр Смирнов» (1886 г.), «И. А. Смирнов» — брат и конкурент последнего, «А. Ф. Штриттер», «Бекман», «А. В. Долгов и К°» и другие под разнообразными названиями: «Крымская», «Русское добро», «Королевская», «Пшеничная», «Полынная», «Анисовая», «Двойная горькая» и т. п.

Водочная продукция отличалась по своей рецептуре, технологии, имела «фирменные» бутылки и предназначалась для более цивилизованной магазинной торговли. Заводчики проявляли выдумку в оформлении тары: в магазинах Петербурга можно было купить бутылки в форме Эйфелевой башни, фигур медведя, русского мужика, негра; бюстов А. С. Пушкина, И. С. Тургенева; колонки с приделанным к ней термометром, вареного рака и пр.

С того же времени в России впервые разворачивается собственное виноделие. Известный железнодорожный магнат и промышленник П. И. Губонин выпускал в Гурзуфе лучшее в России церковное вино кагор. В соседней Алуште фирма чаеторговцев «Токмаков и Молотков» изготавливала крымскую мадеру, портвейны, мускаты. В столице открылись фирменные магазины «Алушта» и «Ореанда», где продавались вина из крымских имений великого князя Константина Николаевича брата Александра II. Но все же основная виноторговля сосредотачивалась в руках иностранных фирм: Депре, Ангель, Фейк, Денкер, Шитт, Рауль, Фохт, Шеффер и Фосс и пр. Некоторые из них гордились званием поставщика двора, как Ф. Депре или К. О. Шитт.